Голландия, Амстердам.

Домашняя группа: «Англоязычная группа».

Тема: «Что было, что произошло, что стало».

Добрый день, Слава алкоголик. Спасибо огромное, за возможность высказаться, поделиться своим опытом. Спасибо, Наташа. Сразу оговорюсь по поводу срока, 11 лет и 3 месяца – это у меня общая сухая трезвость. И из этого срока 10 лет и 10 месяцев я трезвый вне программы, трезвый вне Шагов. В программе я 5 месяцев. Шагаю я сейчас на 98 дне, на 8 Шаге. Сейчас прописываю всех тех людей, живых существ, места, которым я принес в своей жизни ущерб.  Но это так, вкратце.

Я родом из Киева, третий год живу в Голландии, Амстердаме. У меня семья: супруга и ребенок, сын 10 лет. Знаете, не знаю даже как. Очень сильно волнуюсь. Это у меня второе на самом деле выступление, второй раз я делюсь опытом в такой более-менее длительной… То есть выступления на группах были, но на самом деле историю выздоровления свою я не рассказывал. Первый раз у меня был опыт буквально неделю назад после того как я прошел 5 Шаг.  У меня почему-то все внутри разорвалось, и я понял, что мне нужно говорить это была группа в Лос-Анжелесе, 20 минут мне дали, и на самом деле, за эти 20 минут, я успел сказать только часть своей истории из детства. Потом в вопросах, я попытался прояснить ситуацию, что происходило в течении всего моего периода до трезвости и как это было.

Что было. На самом деле, читая преамбулу, сейчас Наташа читала, я опять глазами по ней шел.  И вот действительно: что было, что стало, что есть сейчас… На самом деле для меня есть только сейчас.  Я начинаю это постепенно осознавать, и это мне очень сильно помогает, потому, что первые несколько строк: «Не выздоравливают только люди, которые нечестны сами с собой». Я всегда был нечестен сам с собой, и, наверное, нечестность, моя гордыня меня привели меня в АА. И я благодарен сейчас Высшей Силе за то, что так произошло, что гордыня так повернулась, возможно, направляла Высшая Сила, но на тот момент, когда я приходил в АА была совершенно другая вполне прагматическая цель.

Наверное, если можно, я начну с истории немножко, чтобы было понятно. Я родился в Киеве, в Советском Союзе, в семье, «самостоятельно сделанных» родителей интеллигентов. Что такое «самостоятельно сделанных» – это по-английски «self made», не знаю, как сейчас перевести. Мама была из Полтавской области, из села. В семье она была единственная дочь у мамы-одиночки. Папа из Черкасской области, тоже из села. Мама была учителем, закончила пединститут, папа был профессором, доктором физико-математических наук. На самом деле, это была дисфункциональная семья. Ее дисфункциональность была у самых истоков формирования семьи, потому что мама была из семьи не полной, а отец был инвалидом войны с детства, так называемым. После Второй Мировой войны, в 1948 году он родился, а в 1953 году он с друзьями разминировал на поле мину. У него взорвалась мина, оторвало ему одну руку,  оторвало пальцы на другой и он ослеп. И это было село. Надо сказать, наверное, он был очень сильным волевым человеком, и смог поступить в Херсонский пединститут после этого, защитил кандидатскую диссертацию. В общем, он был первым из молодых кандидатов наук по математике, алгебре, абстрактная наука. Моя мама встретила его и увидела, что это очень сильный, мощный человек, она готова ему отдаться, но это была созависимость с самого начала. То есть она была созависимая, ей нужно было за кем-то следить и соответственно сформировалась семья.  В 1976 году отец получил распределение в Киев, под Киевом получил квартиру и там я родился. Первые годы мы жили в Киеве в таком спальном районе, полу частный, полу нечастный сектор. Жили в гостинке. В принципе ребята были, не было так… Ну, у меня сверстники были какие-то друзья, но они были из детского сада. Большинство это были друзья-соседи и это были в основном ребята старше на 3-4 года, на 5. В семье были постоянные ругачки: отец сильно пил из-за своей инвалидности, несостоятельности. Мы видели драки родителей постоянно. Это было что-то страшное. Но вот я сейчас начинаю понимать, почему я не начал сходить с ума так рано, потому что, на самом деле нас отправляли летом на 3-4 месяца на море к сестре отца, и мы там без родителей жили. То есть мы как-то восстанавливались в среде своих сверстников.

В 1987 году, и это еще было такое не подростковое, детское время. Я был отличником, у меня было все отлично, я был лучшим в классе. Были порваны штаны, но поведение было хорошее. У меня была младшая сестра, на год и один день меня младше. Она сейчас уже 20 лет в Сообществе, начала с Анонимных Наркоманов, Алкоголиков. Живет сейчас в Лос-Анжелесе. Вторая сестра младше меня на 8 лет. Она отпраздновала в мае свои 10 лет трезвости и в программе.  Надо понимать, почему я упомянул о моей второй сестре, первой сестре. Потому, что мама с детства не могла справляться со всей этой ситуацией, и она все время насаживала мне мою сестру. Я все время с моей сестрой, она все время за мной хвостиком сидела, и я пытался от нее прятаться, и всячески не мог от этого избавляться.

Мы в 1987 году переехали фактически с того места, где я родился и вырос, мы переехали в другую часть города. Это был совершенно новый район, там была уже большая квартира, там была киностудия Довженко, были совершенно другие люди. Если в том районе были и простые люди, и простое общение, все остальное, здесь… Я все время, с детства… До 8-9 лет я не сильно ощущал это, я не сильно помню этого, но, наверное, комплексовал очень сильно, что у меня отец слепой, неполноценный, плюс он был алкоголиком, то есть на него нельзя было положиться, он мог напиваться в любой неподходящий момент. На линейки он никогда не приходил, я всегда стеснялся его, я никогда не мог найти мужской поддержки в семье. Но это меня как-то не сильно волновало, у меня была сестра, я за ней должен был следить, у меня были друзья старшие, я как-то находился в социуме больше чем дома, пытался сбегать от этого. Мне было 8 лет, друзьям было 11-12. Алкоголя, как такового не было, это было как раз время сухого закона в Советском Союзе, в общем-то, алкоголь для еще моих друзей был не доступен, для меня был не доступен – все более-менее решалось какими-то вот такими избеганиями семьи. Когда мы 1987 году переехали в другую часть города, у меня поменялась школа. То есть я был в школе с 1-4 класс я отличником, я был звездою, у меня была гордость. То есть я наполнялся каким-то смыслом для себя, и я был во внимании, потому что все дети-одноклассники хотели на меня как-то походить, и это была комфортная зона для меня. Когда же мы переехали в другую школу, то тут появились совершенно другие лица, совершенно другие люди, плюс подростковый возраст – все это вместе. Плюс начинает разваливаться Советский Союз – это как раз было «постчернобыльское» время, и надо было как-то адаптироваться в новом классе.

Мы с сестрой опять же таки попали в один и тот же класс.  И   буквально через несколько месяцев, я начал дружить с одним парнем из моего класса, он пригласил меня к себе домой. Это было мне 11 лет. Мы в паре начали попивать какие-то напитки. Я не могу сказать, как говорили спикеры американские, что это был мой духовный опыт. На тот момент я не могу этого сказать: это было просто вкусно, как-то так. Но, наверное, в этот момент я начал понимать, что есть какие-то вот… Сейчас я понимаю, что это был духовный опыт для меня. Я понимал, что мне становится легче как-то проживать эту неопределенность новых соседей, нового класса, всего нового. В то же время внутри у меня начало формироваться чувство вины, что я делаю что-то не так. То есть я все время смотрел на отца и говорил себе: «Я не буду алкоголиком. Я не буду таким как он. Я не буду пить.» У меня не было слова «алкоголик», я называл его пьяницей. У меня не было этого слова до последнего времени фактически. Буквально недавно, даже не ходя на группы, я говорил автоматом «я алкоголик», и вот только, наверное, месяц назад как я стал понимать, что я действительно алкоголик. Но я не хотел быть таким как он, я понимал, что это, скорее всего, я даже не ассоциировал, что это инвалидность. Мне казалось, что это все-таки алкоголь, потому что, когда он был трезвый, с ним можно было разговаривать, он очень поддерживал, он всегда любил меня, он никогда не кричал на меня. Но в то же время я понимал, что, когда он выпивал, он становился сумасшедшим. Он не контролировал ситуацию. Это были крики, ссоры… Это абсолютный дискомфорт у меня это вызывало.

И так потихоньку, мы начали захаживать к этому товарищу и попивать немножко. И уже где-то через пару месяцев, я познакомился (ну не познакомился), я фактически начал, как будто бы встречаться (это еще не было 12 лет) с девочкой. Она была отличницей тоже в классе, и у нас появился какой-то коллектив, и мы начали заходить к товарищу и там уже выпивать достаточно нормально. Потом начали просить у взрослых ребят постарше, чтобы нам покупали. Я начал воровать деньги в кошельке у мамы, покупали какие-то там, скорее всего, тогда это было вино, ну, кислое вино – оно было самое дешевое. Но оно давало нам какие-то вот такие вот ощущения. Мы садились на детской площадке, на веранде в детском садике, и там сидели после школы до 10-11 часов вечера, мы могли там выпивать, по 2 бутылки на каждого. Ну, вот так спокойно играя в карты, шутя и все остальное. И я как-то не замечал этого – так было и было.

Но вот весна, это был 1989 год, весна. Соседи начали звонить, пришли ко мне, к родителям домой, позвали маму, сказали: «Заберите своего сына», меня там уже носили по двору, мне было 13 лет. То есть я рыгал, я в тот момент помню, что у меня было огромное чувство вины, я сказал: «Мама, я не буду таким как отец. Извини.» Вот так. Но уже через какое-то время, я сказал, забыл и потом уже дальше друзья, соседи во дворе, мы начинаем выпивать вместе, и как-то все вместе. В это время разваливает

ся Советский Союз, математика отца уже не приносит доходов, мама уходит из школы (она была учителем математики) идет на базар. Нам тоже надо зарабатывать деньги, и мы тоже идем на базар, а после базара она уставшая и я могу делать что хочу – я иду с друзьями и пью что-то там. Я помню, что я еду со школы в какой-то день и просыпаю свою остановку, потому что я пьяный был и проехал 6 остановок. Это был первый раз, это было в 13 лет.

Родители это видят, и ничего с этим не могут сделать. Они знают, что у меня есть девушка и у меня есть какие-то первые порывы сексуального опыта – они меня переводят в физико-математическую школу. Просто вот понимают, что нужно поменять как-то среду, для того чтобы как-то хотя бы меня спасти. Я не хочу всячески туда идти. Я иду в школу, но ничего не делаю в этой школе. Там нужно было сдавать экзамены – экзамены я сдал еще на автомате, я уже крепко пил. Регулярно с пятницы по воскресенье я с друзьями уже пил. А тут я попадаю в физико-математическую школу, и опять поменялось всё. Окружение меняется, я здесь никого не знаю, у меня девушка где-то там, у меня первые какие-то чувства, какая-то привязанность, у меня все друзья там, все переживания там, алкоголь там – тут ничего нет, тут страшная новая среда. Я перестаю ходить в школу. Я как будто беру портфель, я обманываю родителей, но в то же время прихожу к школе – там никто не спрашивает. Там уже концепция такая как в вузовском образовании. То есть никто сильно не отмечает, но ты должен сдавать в конце четверти сдавать все предметы и можешь не ходить. Я прихожу в школу и около школы играю в футбол. И так проходит фактически весь год. При этом я возвращаюсь к своим друзьям, иногда по выходным выпиваю, и как-то вот так проходит целый год. Подружившись с несколькими ребятами, я понимаю, что, наверное, меня, скорее всего, будут выгонять. А до этого я был отличником, до этого я был примером для всех одноклассников – в другой школе. А тут я просто худший, и не просто худший – меня исключают из школы. Это мое самолюбие сильно задевает в какой-то момент. И я думаю ладно, так как я уже сильно пил, то я думаю: «Ладно, надо идти на выпускной», в надежде, что меня все-таки не выгонят. Надо идти, набраться смелости. Смелости у меня не было, мы пошли на Андреевский спуск. Перед Андреевским спуском купили по бутылке вина, выпили на голодный желудок, заели акацией и пришли в класс. Я учительнице нагрубил. Она мне сказала: «Тебя исключили.». И мы дальше выпиваем там.

Но каким-то образом, наверное, Высшая Сила меня бережет, что даже в тот момент я думаю: «Ну, все. Значит, я вернусь в школу. В свою старую школу. К своей старой среде и все будет отлично.» Но так распоряжается судьба, что я остаюсь в школе, мне говорят: «У тебя есть шанс пересдать экзамены. Если ты пересдашь, то ты остаешься.» Я все пересдал все экзамены летом, я перестал пить абсолютно, это был какой-то сильный волевой порыв у меня, я просто это осознал и вернулся в школу. Но уже так, я просто был на авторитете, который заработал тем, что я смог сдать экзамены. Учителя видели, что у меня есть что-то в голове, что я не просто пьяница какой-то, непонятный какой-то подросток. И на этом авторитете я заканчиваю школу, но иду по инерции. Мы начинаем пить с друзьями. Напротив нас находится самый большой базар в Киеве, и республиканский стадион. Начинаются какие-то бандитские бригады и такие темы. В школу не надо ходить, и мы выходим, ездим куда-то пьем, все вместе гуляем. Ездим в Москву, там торгуем, едем в Польшу торгуем, пьем спирт Рояль. Целыми неделями на границе с Польшей стоим, я там желчью блюю, потому что мы пьем 7 дней без остановки. У нас фактически товар был: водка и спирт «Рояль». Мы едем как дети чернобыля: я не помню, что там было и как там было. Я возвращаюсь и тут конец школы. Что делать? Все, я эмоционально недоразвит. С 11 лет, я живу только в алкоголе, я живу с алкоголем, я не знаю, как жить. Я не набираюсь никакого опыта без алкоголя. У меня только вот алкогольный опыт, это все что меня сопровождает с момента моего созревания.

Благо у меня отец имеет хороший авторитет в научном обществе, ну, говорят, на мехмат мы его возьмем в университет. А физико-математическая школа дает возможность экстерном сдать вступительные экзамены и пойти на мехмат. Я сильно не заморачиваюсь, я ничего не знаю, конечно. Ну и хорошо, можно еще 5 лет «пошарабаниться». И это были, наверное, самые запойные 5 лет на тот момент это был 1993-1998 год, никто про АА не знает. Я сейчас понимаю, что это история моего дня алкогольного, на самом деле сумасшедшего алкогольного дна.

В это время в школе, я забыл сказать, я познакомился со своей супругой, с которой живу сейчас, уже мы знакомы 28 лет, и фактически, больше чем алкоголь только, я знаю супругу свою в этой жизни. И родителей. Она идет на иностранный язык, я иду на мехмат, и у нас комфортные такие условия: я живу со своими родителями, она живет со своими родителями. Она в более таком, высоком социальном слое общества находится. Я фактически не знаю, как это даже сказать, отец как будто бы с «титулом», но без денег. Мать вообще торговка на базаре, но с «титулом» преподавателя. То есть я стесняюсь, и алкоголь мне как-то помогает жить и формировать маски вокруг, помогает мне проживать эти маски.  В университете я пью… Практически начиная с четверга мы пьем каждый день. У меня никто не смотрит приходить мне домой, не приходить, то есть родители привыкли, что я могу не приходить домой: я где-то там запои какие-то, драки.  Мне чуть не распарывают живот в какой-то момент пьяному. У меня сейчас сын до сих пор спрашивает: «Пап, а что это у тебя в животе за дырочка?», мне сложно это ему сказать, и я отвечаю: «Подрастешь, я тебе как-нибудь расскажу.» И вот это был такой жесточайший «трэш». Но в это же время я протрезвляюсь, когда мне надо видится с женой.  И при этом, когда мы еще встречались с женой, еще до нашей свадьбы, всегда это все сопровождалось алкоголем. Да, это были какие-то сладкие напитки, но это было как минимум по 2 бутылки на каждого, то есть нужно было напиваться крепко, а не просто выпить для наслаждения. Последний год в школе, я помню, как мы таскаемся, я ее провожаю, я где-то в метро блюю, провожая ее, потом засыпаю, мне рассказывают где-то там, метро последнее закрывается, я иду пешком, опухший, отекшие руки – и это мне было всего лишь 17 лет. Но я один фиг, у меня не было проблем с алкоголем – я этого не понимаю. Я понимаю, что я не немножко пью, я не понимаю, что делаю, то же самое, что делал мой отец – у меня нет таких ощущений, такого нет.

Заканчивается университет. Я вот в этом всем. Я не помню свой выпускной вечер: я просто там в 2 часа ночи уснул где-то в туалете, потом мне рассказывали. При этом я ни с кем не делюсь ничем, то есть я всегда комплексую по поводу своего отца, единственно кто знает – жена. Я полностью напряжен, у меня все время актерская какая-то игра, я все время играю какие-то роли, а внутренне я замкнутый, закомплексованный. Алкоголь мне помогает через все это проходить. К концу учебы в университете, какие-то проблески у меня были, какие-то моменты протрезвления. Я даже в какие-то моменты, какие-то экзамены начинаю сдавать, на 5 курсе я экзамены сдаю тоже по инерции фактически, авторитет отца, плюс преподаватель знает, что я был где-то лучшим, а где-то худшим.

Начинается новый этап в жизни. Эмоциональная незрелость, инфантилизм присутствующий, скрытый под алкогольной ширмой силы. Я не замечаю на самом деле, что я просто ребенок, что я на самом деле не знаю, как мне жить, у меня нет никакого опыта общения с людьми на равных, вообще ничего не понимаю. Но я понимаю с другой стороны, что если я принимаю алкоголь, то общество не принимает этого, поэтому мне надо как-то учиться. После окончания университета, жене поступает предложение, поскольку она училась на ин.язе, английский язык – ей предлагают идти в авиакомпанию. Израильская авиакомпания открывает офис в Киеве, там нужны молодые ребята, знающие английский язык – это служба безопасности. Ей это было постольку поскольку, но деньги там платили хорошие. Для меня это были баснословные деньги, это была стабильность какая-то. Я понимал, что это билет в новую жизнь. Я знал немножко английский язык, хотя за университетское время, за время пьянства, за остальное время я уже, если честно ничего не имел. И она говорит: «Знаешь, ну, давай, может, попробуешь ты?», и мы договариваемся на интервью. Я как раз закончил университет, я там бухаю какой-то день. Мне надо идти на интервью, я прихожу на интервью с перегаром, там сидит израильтянин, смотрит на меня: я с опухшим лицом, с опухшими руками, от меня так немножко тянет перегаром. Он мне пытается что-то говорить, я понимаю, что я ничего не понимаю, что он мне говорит. Но я всячески хотел доказать жене, что я смогу это сделать. Я умом понимаю, что это будет какой-то действительно совершенно новый прыжок в моей жизни. Благо он меня не выгнал, хотя я смотрю, он так улыбается, говорит: «Окей, окей, мы тебе что-то скажем.» Проходит неделя, я думаю, что все проехали. И я прихожу и вот тут у меня как будто это было мое какое-то дно, вот я опять осознаность пришла: «Как Я не могу? Нет, такого не может быть!». И я прихожу к жене и говорю: «Слушай, ну реально я понял, у меня был опыт, я не мог ничего сказать, я не смог ничего объяснить. Все, что говорил, я говорил как будто с 3 классами образования пытался что-то сказать. Подтяни меня. Я попробую еще раз.» И я попробовал еще раз. Я через 1,5 месяца пробую еще раз интервью, хотя я понимаю, что английского у меня нет, а там должен быть курс на английском языке «15 дней в Израиле» (специфическая терминология) но я вижу, что это должно быть, иначе я просто умру. То есть я вижу, что происходило со мной – иначе я просто умру. Мне нужно попытаться как-то вырваться. И у меня получается. В августе 1998 года я еду в Израиль, мне очень тяжело, я не пью, хотя до этого уже практически по 5-6 раз в неделю. Там жара – август самый жаркий месяц, очень тяжело все это. Английский язык, я не общаюсь ни с кем. К концу я понимаю, что я еле-еле выдерживаю, с собой таскаю этот огромный словарь. Говорю что, ребят, мне надо быть со словарем… И я прорываюсь как-то.  Мне говорят, что я один из лучших студентов на курсе – это мою самооценку повышает. Я думаю, ну ладно. Сегодня вот пятница, у них начинается шаббат, я куплю себе пару банок пива и пойду на пляж. Я ни с кем не общался. И я выпиваю банку пива и засыпаю, меня просто срубает. После этого я понимаю, что это среда, люди там не пьют, вообще ничего не пьют – я должен соответствовать. Я начинаю играть эту роль, пытаюсь на зубах держаться.

В это время мы с женой разъезжаемся в разные части. Жена едет в Грузию, я остаюсь работать в авиакомпании. Молодая компания, молодые ребята, все подвижные, веселые, из разных стран. Мы летаем на частном самолете в разные части Украины, России. Платят деньги. Я просто понимаю, что я серьезно подрос, я благодарю Бога как-то. У меня нет доверия, но я уже верю в какую-то Высшую Силу, что она мне помогла и все чудесно. А потом мне жена говорит, будучи в Грузии: «Ты знаешь, мы должны расходиться.» Я знаю ее уже 6 лет на самом деле и для меня это был самый большой и сильный удар. Я не знаю, что мне делать. Я прихожу к израильтянам и говорю: «Ребята, пойдемте, выпьем!». Просто мне это было так нужно! Оказывается, они все пьют. Я начинаю с ними пить, ходить в клубы, совершенно другой уровень питья начинается, но тоже до усмерти. Вспоминаю… Мне кто-то рассказывает, что я с кем-то что-то делаю, в общем, какие-то «трэшовые» состояния.

В 1999 году жена возвращается в Киев, у нее заканчивается саймент в Грузии, мы как-то с ней опять встречаемся, мы как-то с ней опять сближаемся, у нас начинаются какие-то опять отношения, но я уже пью. Я уже опять пью. Почти год в израильской компании я не пил. Я уже пью. И я нахожусь вне дома фактически 5 дней в неделю, мы летаем где-то, живем в разных местах. Вся компания пьет, работаем, тут же на дискотеку, утром я иду в спортзал, пытаюсь выгнать алкоголь и все остальное, вечером работа, после работы опять пиво, алкоголь и вот это вот в течение 5 лет. Это все усугубляется, усугубляется, усугубляется.  И есть какие-то моменты, когда я просто понимаю, что у пилота какого-то, прилетающего самолетом в Киев, у него сердечный приступ. Я жене сказал, что я нахожусь на работе. На работе я сказал, что я сегодня не работаю, но там не хватает людей на смене,  а я в это время гуляю с друзьями с пост университетскими где-то в ночных клубах, полностью уже пьяный. Мне звонят и говорят: «Твоя сейчас смена. Нужно идти охранять в больнице скорой помощи пилота.» Я понимаю, насколько это важные вещи, это иностранец, он не говорит, я должен быть переводчиком у него – мне понятно, что происходит. И я прихожу туда и просто засыпаю. Мне пилот говорит: «Эй, парень, у тебя все в порядке?» То есть я понимаю, что я могу потерять все в один момент, все полностью, все мои должности и все остальное. Но я опять не вижу никакой ассоциации с алкоголем. Ну, есть алкоголь, есть все остальное. Мне начинают говорить друзья, потому что, когда я начинаю сильно пить, я забываю, и у меня стекленеют как-то глаза, я веду себя совсем по-другому. И друзья говорят: «Слав, нам кажется у тебя проблемы с алкоголем». Я говорю: «Да ладно. Пошли вы в ж*пу. Какие проблемы? Это у вас проблемы. У меня все отлично!»

2005 год и это видит уже мой шеф. Но поскольку у нас шефы меняются каждые 2 года: приезжают новые ребята, новые начальники, а я старожил, – они прониклись ко мне уважением, и видят, что я просто деградирую. Я просто алкогольно деградирую. И они мне всячески помогают уйти из компании, поменять тоже это. Я понимаю, что в какой-то момент мне жена говорит: «Слушай, если ты не закончишь, нам придется расходиться» и все остальное…  2005 год. Я принимаю решение. Мы уже почти 30 лет, у нас нет детей, я живу вне семьи, она живет без меня – надо оседать. И вот в этот момент у меня начинаются какие-то позывы серьезные, что я хочу трезветь. 2005 год. Я какое-то время трезвею, а потом опять начинается срыв. Срыв. Я пью. Ухожу куда-то. Жена меня ищет по друзьям, по знакомым. Я не знаю, звонила она в морг и в милицию или нет – несколько дней меня нет. Я прихожу, винюсь, говорю, что я так больше не буду. Меня хватает на месяц – два. Но я уже не летаю, у меня появилась среда, мне нужно опять-таки с моим инфантильным мозгом мне нужно идти в социум, а я не знаю, что делать, я не знаю, как быть. Я ничего не могу. Алкоголь мне как-то помогает.

В это время сформировалось огромное чувство вины по отношению к жене. Потому что я переполнен изменами в течение этого времени работы в авиакомпании, я понимаю, что она доверяет мне, я понимаю, что переполнен какими-то одержимостями и похотью алкогольной, я могу нести вред семье и все остальное… Я чувствую это очень сильно, я пытаюсь всячески это исправить как могу – ничего не получается. В то же время это чувство вины у меня все больше и больше растет. При этом у нас нет детей, я начинаю лечить себя. В 2005 году меня кладут в гастроэнтерологию с острым гепатитом. Но опять-таки, я не ассоциирую это алкоголь —  не алкоголь. Наверное, не алкоголь.  Просто вот острый гепатит. Я начинаю заниматься самолечением. Я начинаю ходить по психологам, говорить о том, что у меня что-то не так. Я знаю, что не так. Но я никогда не говорю про алкоголь, я это не упоминаю. Мне назначают какие-то таблетки, какие-то транквилизаторы. Я помню я сижу в Питере, напился транквилизаторов, мне надо идти на работу, меня штормит. Я выпил после работы пива, я не могу уснуть, белые ночи – в общем, это было сумасшествие, полный бред. Я помню еду в Одессу в дурдом, прихожу к психиатру, смотрю на этих сумасшедших людей в белых халатах с пеной у рта через решетчатые окна. Я прихожу за помощью к психиатру – он мне назначает антидепрессанты. И вот это все в какой-то жизни, я хочу это все стереть из моей памяти, я хочу жить прекрасной жизнью. Я рисую себе какие-то мечты о  прекрасной жизни.

2007-2008 год. Я меняю одну работу, я меняю вторую работу. Мне нигде невозможно прижиться, я не понимаю, что происходит. И тут в 2008-2009 году один из моих университетских друзей после того как у него удалили поджелудочную железу, мы с ним идем в какой-то клуб. Он перестал пить по медицинским показаниям. Ему доктор сказал: «Выпьешь – ты умрешь.» И вот мы гуляем, я опять в ночном клубе в какой-то из дней снова я пью, а он не пьет, и я снова чувствую вину, как будто я его провоцирую, а на самом деле ничего с этим не могу сделать. И вот я начинаю видеть, что он тоже начинает выпивать. И вот буквально через 2 недели он выбрасывается с 11 этажа – у меня огромный шок. Я начинаю задумываться: что не так? Что это все ведет в никуда, и вот я закончу так же как Саша. Я стою у него на кладбище на похоронах. Я понимаю, что у меня семья уже все, жена уже просто на исходе терпеть  все, что происходит – как будто бы ничего, и тут, раз я пропал на 2 дня. Я забухал. Потом прихожу с перегаром, винюсь и все остальное.  И она говорит: «Слушай, если ты не остановишься, ну, конец.»

В это время мы еще параллельно ищем, как завести ребенка. Я думаю, что в этом во всем моя вина и я, наверное, бесплоден. Оказывается, что мы проверяемся и у меня все в порядке. Потом с помощью множества усилий, жена беременеет – 2009 год, конец. 2010 год, мы сидим в апреле дома. Я так понимаю, что мы ожидаем где-то в июне ребенка. И тут пятница, мама мне звонит и говорит: «Слава, папа сгорел.» Я просто в шоке! Не знаю, что сказать… Как сгорел!? Она просто кричит в трубку: «Сгорел, отец, напившись, полностью сгорел в квартире.» Он курил, он слепой, и он как бы это делал всегда. Я начинаю себя сильно винить, потому что я с ним никогда не общался. Вспоминаю какие-то мгновения, когда он в 15 лет, когда я уже был более-менее окрепшим и сильным, когда он опять в очередной раз дрался или ругался с мамой, я выхватил его и сказал: «Папа, я тебя прибью, если ты будешь продолжать это делать. Я уже от этого устал.» Мне так было после этого стыдно, потому что я понимаю, что он мне никогда и ничего не говорил.  Он все время говорил матери, у него с ней были притязания, но меня он всегда очень сильно любил, он всегда меня поддерживал, как он мог. Я просто понимал, что он чувствовал, что я не хотел, я стеснялся всегда его. У меня было сумасшедшее чувство вины. И вот на 5 Шаге я рассказал, о всех своих секретах, но когда у меня спонсор спросил: «Еще что-то ты бы хотел сказать? Или не сказал?». Когда я начал говорить о том, что мне кажется, что это я убил отца, я в этот момент расплакался, потому что не мог сдерживать эмоции… Он был горд, что у него есть сын, он всегда гордился, что у него есть сын, это предавалось из поколения в поколение. Я был единственный в его, в нашей семье, у которого было продолжение по сыну. И он знал, что это уже сын, уже все, он понимал, что я стесняюсь, и он не хотел стеснять моего сына – и вот я думал, что я его убил. Это было тяжелым вторым шоком для меня, после чего я сказал: «Нет, я знаю, что у меня есть сын. Я не буду таким. Я не буду пить до 16 лет, пока не вырастет мой сын. Если он захочет, чтобы я с ним выпил – я выпью.» Я помню, я это сказал. Я даже сына назвал своего Игорем, я хотел его назвать как отца, но жена сказала, что это плохая карма, отец слепой был, он был инвалидом и все остальное, я исхитрился и придумал, и назвал его Игорем, потому что отец меня называл Святославом, в честь князя Святослава Киевской Руси, а у него отец был Игорем и я назвал его Игорем.

И это чувство на самом деле стало триггером моей сухой трезвости. Вот эти вот все предшествующие факторы и плюс фактор того, что я сильно курил. В какой-то момент я послушал книгу Алана Карра «Легкий способ бросить курить», и прослушав ее я перестал курить. Я не курил уже 6 месяцев, перед тем как я перестал пить, и я понимал все триггеры, которые мозг пытается играть, я фактически стал отсекать своих друзей, с которыми я пил. У меня потерялись с ним интересы, появился ребенок, у меня появился другой фокус. Я стал мамой. Я фактически не замечал, что происходит, но в тоже время через год после того, как родился ребенок, мы поехали с женой куда-то, и у меня первый раз было такое ощущение – ВАУ!  То есть я растворился в ребенке. Потом мы в 2013 году уехали на Филиппины. Параллельно я занимался всякими практиками. В 2014 году я начал заниматься пищевым голоданием. То есть я понимаю, что у меня в голове проблемы, у меня серьезное безумие, я не знаю, как это решить. Я не ассоциирую это с алкоголем, я не знаю про свою младшую сестру, что она алкоголик, и она ходит в Сообщество АА. Про старшую сестру я знаю, что она наркоманка. Но то, что она наркоманка, и то, что я пью, это не каким образом не связано для меня никак. Я всегда себя обманывал, я всегда был нечестен с собой. Я не понимал и никогда не занимался самоанализом. Я занимаюсь тем, что по 14 дней я не ем ничего. С начало это был Брег, потом я нашел каких-то других людей, потом какие-то теории артофаги, где восстанавливали свой организм. Но никогда не было духовной жизни, я никогда не понимал, что такое четвертое измерение. И вот только сейчас я это услышал, и постепенно начинаю его ощущать, будучи уже в программе, чуть меньше 100 дней.

Благодаря вот этим сменам обстановки, фактически серьезным жизненным шокам, жена уезжает на Филиппины одна, я остаюсь с ребенком фактически год. В 2014 году мы с ней воссоединяемся. Потом мы приехали на Филиппины, совершенно все по-другому, я адаптируюсь как-то там, помогаю ребенку адаптироваться, поддерживаю жену. Я там растворяюсь, но через год, через два надо начинать работать. Я не могу найти работу, я полностью дисфункционален во всех смыслах. Но я не пью, я ничего этого не делаю. Какая-то эйфория, смена обстановки, как будто бы движение и все остальное помогает мне. В 2017 году опять мы переезжаем в Амстердам, и опять – тут новая ситуация, новая обстановка. Я понимаю, что я как клещ, как клоп нахожусь на теле моей супруги, сижу на ней. Но я дисфункционален полностью и не понимаю в чем дело, думая, что это какое-то мое сумасшествие. Я понимаю, что я буду домохозяйкой, я буду следить за ребенком, я буду помогать ему, я буду все время в него вкладывать. На самом деле, я ничего не вкладываю, я разрушаю его – я постоянно агрессивен, эгоистичен к нему, я пытаюсь его контролировать, страховать, напрягать, не поддерживать его ни в чем – то есть это сумасшествие полное.  И я понимаю, что все хуже и хуже становится с каждым днем.

Я начинаю получать какое-то специальное образование в Амстердаме – финансового аналитика, получаю доступы к трендинговым платформам, к трендингу в Америке, в Европе. Получаю образование, и вот с этой сумасшедшей головой я начинаю получать как будто какую-то уверенность в себе. Я хочу доказать жене, что я тоже могу, что я уже все вижу, что я все знаю. Я начинаю играть на фондовом рынке в прошлом году. Сначала все получается хорошо, это как казино. Мне, когда везло, я вижу, что зарабатываю какие-то деньги, достаточно большие деньги – я становлюсь самоуверенным, я понимаю, что вот это моя жизнь, вот, что я всю жизнь искал, вот эта дыра… сейчас все порешается, это сейчас все сделаем. И в какой-то момент, происходят серьезные изменения на международных рынках в отношениях между Америкой и Китаем, серьезно возникает волатильность на рынке, я теряю деньги, я очень сильно пугаюсь. Я начинаю только абсорбировать негатив, который идет извне, из всех информационных источников, и я понимаю, что я могу сейчас все проср*ть что собрала жена и оно все сгорит. Либо мне надо уходить, и я потеряю огромные деньги, фактически это будет машина. Я не знаю, что делать. Я перестал спать. С 12 мая по 18 мая практически не спал. Это было полное сумасшествие. Я принимаю решение, что я все-таки ухожу, пусть это будет только машина. После того как я вышел из этого я подумал: «Да, это перемена. Ну, ничего, я потом отыграюсь. Я сейчас успокоюсь и отыграюсь.» Через какое-то время меня догоняет другая тема, и я понимаю, что это ужас – я разрушаю ребенка, я разрушаю сына, сын становится таким же как я сумасшедшим. Он живет со мной в сухой трезвости с рождения, я полностью его вижу во мне, я выхожу на балкон и думаю: «Все. Я не хочу жить». И вот уже походя и смотря вниз, я понимаю, что, а был ли я когда-то взрослым? У меня есть сын, ему уже почти 10 лет, ему нужен отец, а я был его старшим братом. И вот эта первая мысль, которая у меня была тогда, что я хочу стать, я прошу Бога – первый раз я попросил Бога, что бы я стал для него отцом, и старался исправить то, что я могу, то, что я уже сделал. И только это меня как-то отводит. Я ничего не говорю своей жене, мне очень страшно, я знаю, что она это все не примет, а остальное опять-таки нечестность, нечестность, нечестность, нечестность.

 Я не могу найти уже третий год работу в Амстердаме. Я всячески пытаюсь: ходил на интервью, на Филиппинах я работал, потом приехал сюда и думал, что все сейчас как-то наладиться, но все как-то не идет, все как-то не то, все пытаюсь соответствовать каким-то шаблонам, чему-то еще. Жена мне начинает говорить: «Ты что-то делаешь?» Я ей говорю: «Да.» На самом деле ничего не делаю. И в какой-то момент появляется возможность, мне жена говорит: «Там есть какой-то курс медитаций, поедь туда.» Малого мы отправляем на Украину к бабушкам. Она работает, я еду на курс медитации 10 дней, — я реально чувствую, что меняюсь. Ну там реально, нет телефона, нет общения ни с кем, ты не должен обманывать, потому что ты ни с кем не говоришь. Я полностью очищен, как после 4, 5 Шага в программе, у меня возникает это ощущение, и я начинаю понимать, что есть какая-то свобода, что есть другая жизнь. Первый раз такие ощущения. Но я возвращаюсь в социум, моя голова начинает со мной разговаривать, как люди некоторые говорят «китайское общежитие» со мной всегда находится последние 11 лет, и чем дольше после этого августовского курса тишины – я нахожусь в социуме, все хуже и хуже становиться. При этом жена говорит: «Ты работу ищешь?» Я ей говорю: «Да, да, да…», а на самом деле не могу признаться, что я ничего не могу сделать.

И тут я вспоминаю, что мне сестра когда-то, когда мы были в Киеве 2 года назад, сказала: «Вот тебе книжка голубая». А она на самом деле в АА нашла работу. И я думаю: вау, вот я сейчас слушаю книжек много разных: и Чарлза Дуфика я слушаю, там идет несколько глав, о том, что, есть АА, и АА меняет сильно привычки. Я думаю, ну я же тоже пил, и, наверное, я тоже могу пойти что-то рассказать, ну и заодно найду как сестра работу. Я прихожу к голландцам, и я такой уже вот после медитации, у меня есть какой-то духовный опыт, и первые встречи я так боялся, что увижу бомжей каких-то. Я захожу, там обычные ребята, разговаривают о том, как они выздоравливают, как они проживают каждый день и все остальное. Через пару встреч я начинаю говорить с ними, мы читаем какую-то главу книги, обсуждаем какой-то свой  опыт. Я понимаю, что это легче, я как минимум начинаю говорить с людьми, и это начинает меня раскрывать. И тут возникает ковид.  И буквально до ковида я прихожу к руководителю группы, к женщине, и говорю: «Вы знаете, мне кажется, что мне  бы хотелось двигаться дальше.» Чисто интуитивно, у меня нет книги, ничего нет. И она говорит: «Ну, это движение по Шагам». Я говорю: «Как мне быть?» Она отвечает: «Ходи на разные группы, ищи мужчину, который раньше прошел Шаги. Почувствуешь, если есть какие-то эти… и будешь идти по Шагам.»

И тут ковид, закрываются все офлайновые группы, онлайновые открываются на Украине много групп. Я звоню сестре и говорю: «Ты можешь меня подключить как-то туда, к киевским группам, я хотел бы начинать их слушать, ну, и может быть спонсора мне бы хотелось.» Она мне помогает найти спонсора, тоже есть там парень… То есть она пришла ко мне с книгой, потому что, она видела парня, который три дня и три года был в трезвости, до того, как пришел в сумасшествие в сухом алкоголизме, до того, как пришел в программу. Он рассказывал и несколько раз спикерил, он очень известный сейчас парень в Киеве, и уже 15 лет трезвый. И она говорит: «Похожий у вас опыт, может, будет интересно». Мы с ним поговорили, он в первый раз мне рассказывает свою историю по вайберу, и я просто понимаю, что он говорит со мной о том и я готов с ним говорить о том, чего я не говорил не одному психологу, ни то чтобы не одному человеку, не одному психологу. Я платил огромные деньги психологам, и я не мог сказать им правду. Ни о моих комплексах, ни о моих проблемах, ни о том, что я делал. А тут, буквально 20 минут и я понимаю, что я готов. Это была внутренняя готовность. Я забыл уже зачем я пришел, что я хочу найти работу.  И он говорит: «Хорошо». Я говорю: «Слушай, такая тема. Меня смущает, что 11 лет я не пью». При этом я прячусь на балконе, я не говорю об этом жене. Потому что я не пью уже 11 лет, какая проблема с алкоголизмом. Я не ассоциирую это с алкоголизмом. Я не знаю, что алкоголизм – это хроническая болезнь, я не знаю этих тем. Жена уже обо всем этом забыла. Она благодарна мне, что я перестал пить. Но она не знает, каким образом появились у меня эти ресурсы, для того чтобы перестать пить. Она считает, что это все прошло и все забыто. Я не могу признаться ей в этом. Потому что, есть стереотипы, есть шаблоны, которыми все живут, и я живу – опять-таки играю роль по отношению к другим.

Я один день, второй день, третий день с ним общаюсь. Он тестирует меня алкоголик я или нет, задает вопросы. Он говорит: «Все, окей.», мы соглашаемся, в это время у него серьезные обстоятельства дома, и он говорит: «Слушай, ты знаешь, я поговорю со своим спонсором, у меня сейчас сложности, я не могу тебя вести, но я могу предложить тебе другую кандидатуру.» Я очень обижен!  Я не понимаю почему, я звоню сестре и говорю: «Слушай, он отказался. Вот есть другой.» А мне сестра говорит, она уже 10 лет в программе: «Слушай, ну, это Бог». Я на нее смотрю и говорю: «Какой Бог? Что ты говоришь там» — «Ну, вот так распоряжается Высшая Сила. Ты просто прими это, если так нужно, значит так нужно. Если ты поймешь, что тебе нужен другой, если тебя Высшая Сила направит, то направит.»

И вот я сейчас уже 98 день нахожусь со спонсором, это совершенно другой тип человека, он сразу меня тоже протестировал и через 2 дня, мы подписали спонсорское соглашение и начали идти по Шагам. 1 Шаг, 2 Шаг, я прописал все, он мне что-то подкорректировал, я не понимаю – алкоголик я, не алкоголик, ну так надо. Потому что так там сказано: не пить сегодня. Ходить 90 на 90, делать ошибки, радоваться жизни… то есть все его рекомендации я стараюсь использовать. Действовать, действовать, действовать. Сильно не задумываться. Просто действовать. Не думать, действовать. Не думать. Первый Шаг я как-то вроде бы одно. Я понимаю, что с первым Шагом со второй часть, что жизнь стала неуправляемой есть. А вот с первой частью, блин, я 11 лет не пью, непонятно что, но вот как-то это все кручу, кручу, кручу.  2 Шаг – мы поняли, что только Сила более могущественная может вернуть нам здравомыслие. Ну, я надеюсь на это. Я не знаю, что это такое, я опять-таки прохожу этот Шаг. 3 Шаг – я молюсь. Молитва 3 Шага. Начинаю молиться с 3 Шага, молюсь и тоже: ну что это? Как это? Не совсем понимаю. Потом начинается 4 Шаг. Это была жесть.  Честно говорю, я вообще не знаю, что писать, я вообще ничего не помню, что у меня было. Постепенно, постепенно, мы три недели, потихонечку пишем 1-ю колонку, 2-ю колонку, потом я начинаю слушать спикерские: Сообщество Духа и все остальное. У меня как-то начинает собираться потихонечку пазл. Потом наконец, когда мы постепенно доходим до 4-ой колонки, я думаю: О, май гад! Я начинаю себя видеть. Первый раз в жизни, я начинаю себя видеть. Какой я эгоист, что на самом деле, в большинстве случаев, из списка в более 200 человек, в 99 % случаев был не прав я.  Хоть так, хоть так. Либо я винил себя, либо моя гордыня, либо что-то еще. Сексуальная инвентаризация – 100 % это мой эгоизм, моя нечестность и все остальное. Я начинаю винить себя во всем этом.  К 5 Шагу приходит какая-то готовность у меня.

И тут спонсор начинает говорить, что у него что-то один день не получилось, второй день. Я слушаю все эти спикерские, что это такой сложный Шаг, понимаю, что я к этому готов. И тут спонсор один день не может, второй день. Я уже начинаю переживать, я уже начинаю звонить сестре и все остальное. И потом мы договариваемся с ним, идет 5 Шаг. Я 5 Шаг не могу делать дома, потому что этот локдаун, ребенок находиться дома, жена находиться дома, я иду в библиотеку, она полуоткрытая, полузакрытая, опаздываю на 20 минут, в библиотеке не знаю, разрешат говорить, но мы все равно что-то проговариваем. Я выхожу с таким чувством, как будто я грузил вагоны, но в то же время, как будто я что-то сделал полезное. Какая-то усталость.

На следующий день я звоню сестре одной, я звоню сестре другой, разговариваю с ним больше часа. С сестрой старшей я вообще не говорил последние 15 лет. Я понял, что начинает трогаться лед. Я понял, что что-то происходит во мне. Я понял, что, несмотря на то, что жизнь моя, голова моя насколько свернутая, я понимаю, что что-то происходит.  И тут опять начинает возникать вопрос 1 Шага. Я начинаю искать решение. Я прошу ребят помочь мне найти людей с опытом трезвости, которые были вне программы и все остальное. И возвращаюсь к парню, который был у меня первым спонсором, чтобы он мне рассказал свой опыт. Он мне дает опять тест, четко рассказывает мне все три пункта и говорит:

– Когда все заканчивали пить, ты продолжал пить?

– Да. (Я точно вижу, что продолжал пить)

– Были ли какие-то случаи, когда ты не планировал, и у тебя было все чудесно? Я вспоминаю один, второй, третий случай, когда в детстве, когда приезжаю к родителям, помочь маме на другой квартире. Ничего не планировал. Встречаю своих друзей, которых не видел 10 лет. Мы садимся и выпиваем 3-х литровую банку самогона. Я не могу войти в трамвай, выйти из трамвая, и я вообще не понимаю, где я нахожусь.  То есть такие вещи я просто понимаю – алкоголик или не алкоголик, 11 лет перестал пить… но это действительно прогрессирующее заболевание. Если физической тяги в данный момент у меня нет, если трезвость физическая у меня присутствует, то эмоциональная трезвость, духовная трезвость у меня отсутствует вообще напрочь.  И я начинаю 6-7 Шаг. Я начинаю сильно молится, я начинаю сильно использовать все эти приемы программы.

Самое интересное я забыл сказать про честность. На 4 день со спонсором говорю: «Слушай, ты знаешь Илья, мы читаем каждый день, я хожу на группы и слушаю, там, в преамбуле про честность. Вот знаешь, я пришел на группу, потому что хотел найти работу». Я долго не решался ему это сказать. И я почувствовал такую легкость, просто как будто у меня упала гора с плеч.  Это был первый раз. Второй раз, я говорю жене через неделю о том, что я начал идти по программе и это мое решение. Ты как хочешь или не хочешь, но я уже не вижу другого выхода. Я стал честным по отношению к ней. Я сбросил все эти маски. Она это восприняла, поняла и сказала: «Хорошо. Я тебе сейчас доверяю. У нас сейчас серьезный кризис. Мне надо искать работу», а я ей говорю: «Я должен идти по Шагам. И я смогу сказать только через какое-то время. В августе мы поговорим еще раз.» И это был второй опыт моей честности, по отношению к себе самому, и то, что я стал к другим честным. И это такое облегчение, что я понял, как Билл говорит: «Чистый ветер стал продувать.» Вот эти вот опыты, плюс слушание на группах опыты других людей, спикерских, которые проходили через невероятные испытания, подвергшиеся следствием прогрессирующей болезни,  я понимаю, что вот эта часть, в которой я сегодня, вчера на Лос-Анжелеской группе вопрос: «Кто-то может поспикерить?» Я думаю: я должен, мне надо я должен. Я говорю: «Да, пожалуйста». Все. Спасибо огромное ребята. Спасибо, что послушали. Если есть вопросы, пожалуйста.

Вопрос: Привет, Святослав, дружище. Я очень благодарен тебе, за твою спикерскую. Очень интересный такой путь у тебя 10 летней сухой трезвости. Прям целое приключение, как Бог тебя подтащил. Мы вместе с женой слушали. Жена тоже выражает огромную благодарность. Я из Петербурга. Какие у тебя были отношения с Высшей Силой до Анонимных Алкоголиков, и какие сейчас? Спасибо.

Ответ: Спасибо за вопрос. До Анонимных Алкоголиков…сегодня, до выступления я бегаю каждый день. И вот я бежал сегодня, и вот эти общения с Богом, у меня идут во время бега. Когда я ничего не слушаю, я помолюсь и что-то мне там набрасывается. У меня отец умер в 2010 году и мне отец всегда говорил… Он был агностиком, даже не атеистом, несмотря на то, что он рос в религиозной семье. Ну, вот так, он не верил в Бога. И я помню, что на его надгробье, я поставил ленту мебиуса, написал надгробную надпись той фразой, которую отец мне всегда говорил по поводу Бога, что если Бог есть, то почему он не может создать камень, который он не может поднять? И вот я жил с этим всю жизнь. Я жил с этим состоянием. При этом, что интересно, когда я пришел в программу, я начал замечать, что я молюсь.

Мы ехали на Филиппины, и у меня супруга крещенная, у меня сына покрестили, и я понимаю, что мне надо тоже быть ближе к своей религии, ближе к своим корням. И в 2013 году я пришел в церковь. У меня была какая-то вера, я интуитивно, что-то понимал, даже иногда где-то что-то просил. И я пришел в церковь спросил: «Где здесь можно покреститься?». Я пришел в ту же церковь, где крестили мою супругу, и моего сына. И бабушка, которая сидела там около входа говорит: «Да, сейчас я по мобильному наберу батюшку, он придет через 10 минут. У тебя деньги есть?» После этого у меня так сильно отбило желание креститься. Я для себя понял, что Бог где-то есть, Высшая Сила где-то есть, и я фактически из атеиста превратился в агностика. Потому что было несколько случаев в жизни, Высшая Сила меня берегла и в основном это было связано с автомобилями.  И каждый раз, когда я сажусь за руль, даже сейчас, я всегда прошу: «Боже, спаси и сохрани».

У меня всегда была просьба, я не знаю, это зависит не только от меня, это зависит от многих факторов. В тоже время, в программе сейчас, буквально недели две, три – 5, 6, 7 Шаг понимать, ощущать. Не могу сказать, что понимать. Это, наверное, не понимание, это ощущение. Где вера начинает превращаться в доверие.  И это было связано в первую очередь с инвентаризацией страхов. Вот эта тема, потому что я полностью пронизан всеми этими страхами. Когда я начинаю использовать молитву от страхов, о том, что я препоручаю, что полагаюсь на тебя Господи полностью, то этих страхов у меня нет. И я хочу, чтоб ты мое внимание направил на то, каким ты хочешь, чтобы я был – счастливым радостным, и свободным. И эта вот молитва, когда я говорю, чтобы ты направил мое внимание на то, каким ты хочешь, чтобы я был счастливым радостным, и свободным… вот 2 недели назад, каждое слово: «счастливым, радостным и свободным», – оно стало резонировать во мне, я стал это чувствовать в себе. Вот сейчас, последнюю неделю, я ругался с сыном каждый день до этого, сейчас я прошу Бога быть со мной и приходить ко мне с любовью, я целую своего сына, я вижу, как у него меняются глаза, даже появляются слезы в глазах.

Я благодарю Бога, за то, что во мне, что я перепоручил это, я вижу, что сын чувствует то, что никогда не чувствовал. И это не я, это Кто-то выше, кто помогает мне сейчас. Вот эти ощущения такие маленькие, в обыденных вещах. Жена со мной опять ругается, пытается меня провоцировать, а я прошу Бога, я говорю ей, что все вокруг могут быть больные. Я болен и все могут быть духовно больны. Прошу быть терпимым, особенно к моим близким людям. И я вижу, что что-то меняется – и благодарю Бога.  И опять прошу Бога быть со мной здесь и сейчас. Последнюю неделю я всегда прошу его быть со мной здесь и сейчас. Сейчас перед спикерской, и во время спикерской, я тоже все время просил Бога быть со мной здесь и сейчас. Вот такие вот, примерно изменения у меня. Спасибо.

Вопрос: На каком ты сейчас Шаге?

Ответ: Я сейчас уже 10 день пишу 8 Шаг. Мне спонсор говорит, что еще 2,3, 4 дня и надо начинать 9 Шаг. Он мне не говори, чтобы я начинал молится о готовности, но я замечаю по программе, что я заканчиваю, например, какую-то часть, но я просто слушаю много спикерских, я слушаю много семинаров, которые о программе, я стараюсь не идти дальше, но в то же время, когда речь идет о семинарах особенно, там все равно как-то перехлёстывается.  Я уже постепенно прошу быть готовым, особенно в тех вещах, в которых я чувствую четкое напряжение, по отношению к родным, близким, в особенности к маме. У меня там есть серьезные вопросы, и я чувствую, что вот не знаю, как это делать.  Я с ней вроде бы разговариваю, но я не знаю, как быть.  Я еще не знаю механизм, я не забегаю вперед, так мне посоветовал спонсор, чтобы у меня не было каши. Вот, сейчас нахожусь на 8 Шаге, сейчас рефлексирую, прошу, чтобы каждый день Бог мне указал, на тот ущерб, который я принес живым существам, местам, окружению. И если попадается что-то то, стараюсь записывать сразу. Спасибо.

Вопрос: Я не продвинутая, но я продвигаюсь. Объясни, про надгробье у папы. Я что-то не поняла. Я поняла, что я на спикерской возродилась из пепла. По отношениям с мамой. Какие у тебя чувства, что было и что поменялось? Как ты ее принимаешь такой, какая она есть? Спасибо.

Ответ: Спасибо огромное за вопрос. Вот все вопросы как будто направляет Высшая Сила. По поводу надгробья – этот вопрос был связан с верой. Дело в том, что у меня отец, он инвалид войны с детства. Несмотря на то, что он был в христианской семье, он верил, что Бога нет, потому что у него была такая судьба – он был слепым, он все время был калекой, инвалидом, он чувствовал себя неполноценным. И мне он говорил, когда я задавал вопрос о Боге, и он мне говорил, что как может быть Бог, если Бог есть, то он должен создать такой камень, который он не сможет сам поднять. А может ли такое быть? Он был математиком, точником. И я для себя это принял, как аксиому и понял, что как же может быть Бог, если Бог есть, то он должен придумать такой камень, который не может поднять. И когда отец умер в 2010 году, я был еще полностью атеистом. Несмотря на то, что в 2003 году я ездил в Таиланд в буддийские храмы. Преклонялся там и к стене плача и в мечетях, везде просил Бога. Я просил Бога, я как бы знал, но в то же время я был больше атеистом, нежели агностиком. Таким образом, я хотел показать трансформацию.

По поводу отношений   с мамой, до 5 Шага фактически, я не знаю, честно сказать… Я три дня назад писал 8 Шаг, в котором я вспомнил, что у меня была бабушка, моей мамы мама, которая умерла в 1996 году, это было время моего самого критического запоя. Я даже не помню, как она умерла, она умерла у нас в квартире, в которой мы жили, как-то ее похоронили, даже не знаю. Мама ее кремировала, даже не знаю. Даже не знаю, в какой это день произошло.  Хотя это бабушка, которая провела со мной огромное количество времени. И вот какие-то такие стали появляться инсайты. По поводу мамы, тоже самое. Я ушел из семьи, у меня нет как бы мамы. Я общаюсь с ней, ну, потому что есть как бы мама. Ну, мама, ну, она есть мама. Что такое мама я не знаю, у меня нет никаких чувств, я полностью стерилен. Я не знаю, как там Билл Уилсон объяснял это в 9 Шаге по отношению к жене. Но у меня нет этих чувств. Я не знаю, что это такое. Я не знаю материнских чувств. Я не чувствую их, я не понимаю их, у меня нет какого-то вот… Она пытается всячески быть мне мамой, когда мы встречаемся, она всячески показывает мне, что я маленький. Но это больше вынужденная потребность, нежели там что-то другое. А сейчас я начинаю понимать, что это человек, что это человек, без которого я меня бы не было. Не жил бы, то есть не существовал бы. У меня начинает формироваться благодарность к тому, что он дала мне жизнь. Ну, вот какие-то такие вещи.  Спасибо.