США, Айова

Домашняя группа: Феникс онлайн

ТЕМА: Коренной перелом в психологии

Меня зовут Ирина. Я сейчас проживаю в США. Трезвость у меня три года будет 1 апреля. Я так округлила. Очень рада, что вы меня пригласили. Я никогда не отказываюсь, потому что благодарна сообществу и обязана сообществу своей жизнью, потому что моя жизнь абсолютно точно делится на два этапа, я бы сказала, на две жизни. Потому что я не могу сказать сейчас, что я когда-либо вообще жила. То, что происходит с алкоголиком лично в моём опыте — это абсолютная неуправляемость, безумие. И мои 35 лет жизни, они прошли по каким-то непонятным для меня сейчас законам, совершенно диким.

Я начну с того, что было. У меня непьющая семья, мама и папа, как принято считать, что это передаётся по наследству, хотя практически все мои родственники любили выпить, как и все в постсоветском пространстве любители употреблять, и это было везде нормально, это считалось в порядке вещей, любой праздник без алкоголя невозможен. Но семья у меня была интересная. У меня было сложное детство, и считаю, что я, наверное, родилась с какими-то особенностями психики, потому что была в срыве, как я сейчас считаю, оглядываясь назад, с самого детства. Я не была счастливым ребёнком. Первые моменты, когда я себя помню, это было три года, это то, что меня наказали, как я плакала, что это было несправедливо. И какое-то тревожное ожидание чего-то плохого у меня было с детства. Я всегда хотела уйти куда-то из дому, мне все время хотелось уехать к бабушке, задержаться последней в садике, мне было некомфортно в своей семье. А потом по чуть-чуть я подросла, и у меня началось конкретное насильство. Папа очень сильно бил. Мама была всегда на папиной стороне, потому что у неё на первом месте почему-то стоял мой отец. Также было сексуальное насилие в семье, и меня никто не защитил, мать меня не защитила.

Я была ребёнком, и по факту я выживала в своей семье. Визуально моя семья была очень даже приличная. У нас были деньги, у нас было в обществе какое-то уважение людей. Я была, наверное, самой богатой в классе, в школе. Но то, что творилось внутри, возможно, так было во многих семьях того времени, когда мы не знали ничего про психологию и тому подобное. Но суть о моём внутреннем состоянии. Я потеряла любую опору в этой жизни в детстве, потому что моя мать должна была быть для меня какой-то опорой, любовью. Она, я так считаю, что должна была показать мне, что такое любовь, какая-то защита. И отец — тоже самое, он защитит, он прокормит, он как мужчина обнимет, а он обижал очень сильно во всех сферах, от сексуальной до физического насилия, избиения, моральная давка, конечно. И это казалось какой-то нормой. Плюс, конечно, он давил морально маму, я все время плакала. И воспоминания детства у меня очень такие тревожные, страхи. И недавно слушала спикерскую одну. Девочка рассказывала про подобную ситуацию, свой опыт, и я так погрузилась в своё детство и вспомнила какое-то утро, как я собиралась в школу. Я думала: «Боже, как я это все выдержала»? Сейчас, наверное, я бы уже не смогла это все перенести. А ребёнок, конечно, в этом всем, в такой пружине, как у нас принято говорить, пружина внутри меня, я в этой пружине жила до лет 14, уже не помню точно по годам.

И, конечно, я самое счастливое время в моей жизни на тот период было, когда мы уезжали к бабушке в деревню на все лето. Там была свобода. Бабушка любила, бабушка бескорыстно любила, она была очень добрый и светлый человек. Мои молодые тёти дяди, так как нас рано тогда рожали (в тот период времени все ранородящие были), моим дядям, тётям было 5- 6 лет, они были меня старше. Моя мама была самая старшая. И, конечно, в деревнях все пили. Эти были дискотеки уличные, это было весело, это была свобода абсолютная, когда никто тебя не контролировал, не говорил тебе, что делать. И то ощущение, что мне было там хорошо, и там можно пить, там это принято. Бабушка всегда наливала всем вокруг, это была норма какая-то. Это были первые такие мои «напивашки», притом это был всегда крепкий напиток. И никогда, с самого первого глотка, я не пила в меру, никогда. Я помню, первый раз, когда попробовала водку, я не понимала вообще, что это, как это, но я уже почему-то хотела доказать всем, что я сейчас выпью много, много, у меня какая-то была жадность к этому. Я никогда не могла остановиться.

Знаете, момент ещё такой, когда все время говорят «ты самый плохой, ты самый плохой», я как алкоголик, тогда не понимала, но мне хотелось быть лучше всех, но это подавленное совершенно ощущение своей ценности, кто я такая. Меня никто не хвалил ни за что. Только если я убираю и сделаю то, что им нужно, какие-то домашние дела, я получу какую-то похвалу. То есть, меня любить можно только за что-то. И так как мнение моё о себе было на самом дне, потому что я первое мнение получаю от своих родителей, так сложилось, получилось так, что мнения я о себе была плохого, я самая худшая всегда. И если я не могу быть хорошей, значит, я буду плохой, лучшей где-то внизу. Я пошла в прикольные компании дворовые, которые всегда употребляли, там был алкоголь, и мне хотелось быть причастной к кому-то, мне нужно было найти свою какую-то стаю. А как я могу себя проявить в этой стае, если они выпивают? Выпить больше всех. Если они пробуют наркотики, я должна попробовать употребить больше всех. Я сразу должна стать плохой, найти какое-то своё место, наверное, чтобы где-то я была своей, потому что в своей семье я чувствовала себя чужой.

У меня была младшая сестра, к которой было совершенно другое отношение. И у меня было такое ощущение, что я подкидыш какой-то, и это чувство несправедливости, постоянно слезы. Этот весь букет, с которым я вошла в такой возраст, когда все пробуют, этот подростковый период. Естественно, с катушек я слетела, естественно, у меня стопа не было вообще. И родители со мной перестали общаться. У меня появился первый парень, наркотики. Парень был ди-джеем, и понеслось. Уважать меня начали родители, когда я начала зарабатывать деньги. Я устроилась официантом в самый дорогой ресторан, и деньги зарабатывались там, это было 23 года назад, в сумме это 5.000$, это были колоссальные деньги, просто колоссальные. И, конечно, сразу родители начали со мной общаться, и это сложило у меня осознание того, что если у меня есть деньги, значит, я человек, меня ценят, со мной разговаривают, меня принимают, я существую.

И деньги стали для меня новой опорой, деньги и алкоголь. Наркотики ушли из моей жизни благодаря Богу, хотя, я сейчас только в программе это поняла. У меня были передозы, проблемы с полицией. Я бы абсолютно точно не дожила даже до 25 лет. Меня просто отвернуло через сложные какие-то моменты. В 18 лет у меня уже были запои, мне все время хотелось продолжения праздника, я творила совершенную дичь. Этот конфетно-букетный период у меня был очень короткий. Я бы сказала, что его практически не было. Поначалу я думала: «Блин, а как я раньше не додумалась, что просто можно пить, все проблемы решаются». Я могу нормально общаться, у меня нет этого чувства, что все говорят, что я плохая, все меня осуждают. И алкоголь давал мне крылья, он давал мне уверенность в себе, я могла спокойно встречаться с какими-то мужчинами, знакомиться. Я себе нравилась. Трезвой, конечно, я так не могла позволить себя вести.

Эта вся история продолжалась очень долго. Были браки, было расхождение с мужьями очень некрасивое, переезды в Крым, открытие бизнесов каких-то. Я свою жизнь строила всегда так, чтобы у меня были: первое – собутыльники, второе – территория, ни которой можно бухать, третье – деньги, потому что деньги давали мне ощущение того, что я не алкаш, что я на плаву, что я человек. И деньги мне давали ощущение безопасности, что мне всегда было, где пить, где есть, за что пить и где жить. Мне не нужны были люди. Мне было все равно абсолютно, что там происходит со всеми. То есть, ценности какие-то у меня не были привиты, но я думаю, что они были пропиты. Скорее всего, они были действительно пропиты.

Первая попытка закодироваться в 25 лет. У меня уже было такое дно, что я закрыла бизнес в Крыму, вернулась домой, в Киев, к родителям, побитая, как собака. Мне было очень сложно им признаться, что я все пропила и что я на дне. Я жила тогда два года с алкоголиком хроническим, как настоящий алкаш. И он мне, знаете, говорил: «Блин, как ты можешь столько пить»? Мужики рядом со мной просто отдыхали. Насколько та девочка в 23 года пила много? И я просыпалась с утра очень часто побитая, очень часто я была синяя, практически всегда он меня бил. И я содержала этого человека. Я понимала, что это все. В тот момент уже у меня было это чувство дна, но это чувство дна, скорее всего, было не эмоциональное, эта внутренняя дыра, она ещё была не заполнена до конца. Это ощущение было того, что моя жизнь потерпела фиаско, так как у меня нет денег. Я просыпалась утром и думала: «Где мне одолжить денег на водку»? Я вам клянусь, это было в моей жизни. При том, что ещё пять лет назад я ездила с охраной по Киеву, по лучшим ресторанам, у меня был водитель, у меня были какие-то женихи. У меня было в жизни все супер. И эго моё было подавлено настолько, что я принимаю решение спасти себя и вернуться в Киев, к родителям.

В Киеве продолжаются мои запои, и я уже не знаю, что говорить родителям, обещания не работают, у меня проблема с каждой работой, на которую я устраиваюсь. Все вокруг знают, что я алкоголик. Я была явным открытым алкоголиком, который был в запоях постоянно. У меня запои не раз в три месяца, у меня запои были каждые 2-3 недели. Это были конкретные запои. И так как мне уже нужно было что-то сказать родителям, я говорю: «Слушайте, давайте меня закодируем, я ничего не могу с этим сделать». Мы едем с мамой, кодируемся, и мне очень отзывается, как Билл пишет, что на камне написано это зловещее предсказание про мушкетную пулю или кружку пива. И мне тогда тоже такое было зловещее предсказание от человека, который меня кодировал, он говорит: «Ты знаешь, если ты хоть раз ещё выпьешь, твоя болезнь вернётся снова». Я такая думаю: «Да, да, окей». Я запомнила эти слова, но не обратила внимания. И, конечно, я не перестала быть алкоголиком, но почувствовала себя живой опять, я начала зарабатывать деньги, я начала выглядеть лучше, потому что я выглядела ужасно, хуже, чем я выгляжу сейчас, 15 лет спустя. Я была совершенно спитая, у меня были выдранные волосы кусками, мне этот молодой человек повыдирал. Я была самым настоящим алкоголиком, как мы себе представляем.

И эта кодировка дала мне возможность немножко восстановить свой мозг. В чайной говорили, что мозг восстанавливается месяц. Я думаю, что мозг никогда не восстанавливается у алкоголика. Но эти три с половиной года, пока была трезвая, я хотя бы повзрослела, потому что я как была ребёнком, никогда не жила осознанно взрослой, я была этой маленькой, забитой, затурканной, избитой девочкой и также дальше я гребла по этой жизни. И этот период дал мне возможность немножко повзрослеть, но я, конечно же, уходила в зависимость от отношений, я страдала, мне нужно было чем-то заняться. Я не могла пить, у меня был страх того, что кодировка работает, я не могу. И я употребляла наркотики. Потом я занялась спортом, я добилась успехов в бодибилдинге, выступала на соревнованиях международных, стала чемпионкой Украины, чемпионкой Киева. Но подсела на стероиды, у меня была одержимость спортом. И после очередных соревнований, я должна быть лучшей, все быстро, быстро. Спорт подразумевает многие годы тренировок, диеты. Мне хотелось быстро, поэтому мне нужны были стероиды.

И, конечно, я выгорела. Мой алкоголизм никуда из головы моей не улетучился. Я ненавидела людей, которые пьют. Я сейчас понимаю, что это была тяга, я их осуждала. И мне очень хотелось, я где-то видела алкоголь, чувствовала вкус этого всего, но я была уверена, что уже стала спортсменкой, и алкоголь меня не волнует. Я три с половиной года трезвая, и мы уезжаем с моим новым супругом, я встретила мужа в трезвости, он не знал вообще, что я алкоголик. Я не сказала ему об этом, так как ыла уверена, что проблема меня больше не коснётся. Мы уезжаем с ним отдыхать после чемпионата мира моего по бодибилдингу. Я такая думаю: «Блин, ну выпью я вина, выпью я вина». И что происходит? Я выпиваю бокал вина, он идёт в уборную, я подхожу на бар, говорю: «Дайте мне стакан вина». Я выпиваю этот стакан, втихаря заказываю себе ещё бокальчик, возвращаюсь, чтобы он не видел. Три с половиной года не пила. Человек не знает, что я алкоголик, но я уже скрываю от него, что хочу больше выпить. Эта тяга, одержимость, она буквально у меня с этого первого стаканчика развязалась.

И очень скоро он, конечно, понял, на ком он женился, потому что моё пике началось в этот период времени. Мне было 29 или 30 лет, где-то этот период. Сейчас мне 38. И пять следующих лет у меня было ещё две кодировки, которые уже не работали. Я пыталась его споить. Я пыталась покупать домой алкоголь, потому что мне нужен был уже не тот муж, за которого вышла замуж, мне нужен был собутыльник, потому что начала пить опять. Работала тренером, и буквально через год я начала приходить на работу пьяная. Потом поменяла работу. Я ушла из спорта, как-то я ещё балансировала. Эти кодировки у меня три месяца. Три месяца — это был мой срок, но опять-таки я уходила в какие-то зависимости. Мой алкоголизм находил выход в каких-то других вещах, пружина срабатывала, и, конечно же, наступал тот день, когда я снова шла пить.

Тормозной мой путь начался с момента, когда в очередной день я проснулась после запоя, муж был дома, и он уже просто кричал и не пускал меня выйти, чтобы опохмелиться. Но если мне не дают опохмелиться, у меня уже были такие состоянии, я готова была человека убить. Я бы готова, если бы у меня были дети, я бы переступила через детей. Думаю, что я бы через все это переступила. И вы знаете, я это понимала уже, и как у нас в книге описывается стадия алкоголизма, я уже пила антидепрессанты, успокаивающее и алкоголь. И в такие моменты я вырубалась. Я могла вырубиться в любой момент где-то, неважно, я могла за рулём вырубиться, ездила пьяная, это было нормой для меня. Я могла приехать домой и выпасть из машины, меня муж просто подымал. Когда я пила с антидепрессантами, то уже не ходила нигде, я пила только дома, потому что я уже понимала, что сейчас могу вырубиться на улице и ничего не буду помнить.

То есть, я уже понимала, насколько больна, но, тем не менее, мне не помогали кодировки, и я искренне хотела бросить пить, как и в книжке описано. Я на 100% была права, и как мы говорим, что если бы меня посадили в тот момент на детектор лжи, это была бы правда. Но правда в том, что я хронический алкоголик и безнадёжный стаж моего употребления больше 20 лет. Поэтому, к сожалению, ничего для меня не работало. Люблю эту фразу, что программа помогает конченным. Конченным в плане, когда мои силы кончаются. Я всегда очень считала себя сильным человеком, что я могу подняться из любой дыры. Что мне дало это ощущение? Это то, что я после каждого запоя совершенно раздавленная, вставала и зализывала раны, закрывала все дыры, восстанавливалась на работе, какие-то финансы. 2-3 недели — опять запой. У меня было много, когда я подымалась, как я считала, хотя на самом деле каждый подъём продолжался ещё более низким спуском. Я думала, что сильная и что я что-то придумаю, когда придёт время, эта иллюзия, что я справлюсь с этой проблемой.

В очередной день я проснулась, мне муж запрещал идти похмеляться, я просто собрала вещи и уехала к подружке за 500 километров в гости. Я взяла деньги, взяла какие-то вещи, я ехала и похмелялась в машине. Летела 200 километров в час по встречкам, а мой муж сказал, что ждал целый день звонка, когда ему скажут, что или я разбилась, или я кого-то убила, возможно, или меня просто посадили в тюрьму. Но я доехала, я доехала туда, я очнулась через пять дней, выглянула в окно. Мне капельницы проставили, и я думаю: «Боже, где моя машина»? Я проснулась в Николаеве и такая думаю: «Стоп, а что дальше»? У меня какой-то был такой первый момент, начало тормозного пути: «Что я здесь делаю? Я хочу домой к своему мужу, к своим котам». Я в ужасном состоянии похмелья, не соображая ничего, я приехала домой и пошла кодироваться опять. Пошла кодироваться и нашла себе психотерапевта-аддиктолога. Но, так как я этому человеку платила, естественно, что «если я тебе плачу, ты, мальчик, будешь слушать меня». У меня моя гордыня, вся спесь, я контролирую все. Это все было.

Я не могла признаться ему в каких-то вещах, быть открытой с ним. И мне казалось, что все, что мне рассказывают, это все такое… Человек вообще не имел отношения и понимания, что такое 12 шагов. Я сейчас понимаю это. И до того, как прийти к этому психотерапевту закодироваться в очередной раз, мне уже мои коллеги говорили: «Иди на анонимные». У них был опыт. Я все время думала, что такая вся красивая на машине, с успешными сделками. Я ещё была такого мнения о себе после этого всего пути моего, естественно, что мне не хватит целой спикерской рассказать все дно, которое было в моей жизни, что я исполняла, и какие страхи были. Все алкоголики в курсе, что с нами происходит в такие моменты. Я думала: «Как я сейчас пойду к этим алкашам, такая вся классная, и че я там буду их слушать»? Это была уже за год вторая кодировка моя. И прошло пару месяцев работы с аддиктологом, когда я действительно думаю, что уже пить не буду. И я, конечно, запила. Я, конечно, запила через два месяца. Запила страшно. Я уже не хотела ехать домой, потому что мне было стыдно перед мужем.

Я так себе говорила, что мне стыдно. Сняла гостиницу в центре Киева и там бухала, потому что мне так было удобно. Мне никто не нужен был, вообще никто. Он мешал мне, я постоянно ему говорила: «Я с тобой разведусь». И я очень благодарна Богу, что он подарил мне этого человека, потому что я думаю, что его очень большая доля его любви, что он от меня не отказался, и мы до сих пор вместе, он реально был всегда рядом. Я не знаю, конечно, как это можно было все выдержать.

Я в состоянии агонии звоню своему психотерапевту, он работал при ребцентре, и я еду в ребцентр. Первые две недели я ходила, хохотала. Он был уверен, что я оттуда уйду ровно через три дня, потому что у меня гордыня и эго было такое великое, как он мне говорил. Я вообще не понимала, о чем идёт речь. Первые две недели я хохотала, он дал команду всем меня мочить, всем консультантам, просто давить моё эго. Короче, мне было очень весело. Первые две недели я строила козни, флиртовала с пацанами. Все в своём репертуаре. Через две недели у меня случился какой-то прорыв, я стояла на коленях, плакала, у меня такое было раскаяние. И это первое понимание того, что я разрушила свою жизнь. И оттуда началось, наверное, моё выздоровление и какое-то понимание того, что, блин, надо что-то менять, что виновата я. Это была часть первого шага моего. Я действительно захотела выздоравливать. Я ходила на все наши группы, я писала конспекты, когда все спали, убирала, намывала полы на кухне. Моё желание выздоравливать в ребцентре было огромным.

Конечно, это очень меня затормозило и протрезвило. Сейчас я благодарна Богу, потому что все происходит вовремя, поэтапно. И эти три кодировки. И насколько я своевольна, что мне нужно было настолько уже размазаться по асфальту, настолько большую внутреннюю боль заплатить за свою трезвость, за свой первый шаг. По-другому до меня не доходило вообще, но я сейчас благодарна этому опыту, потому что он есть. И я теперь понимаю, что никогда, ни при каких условиях я не могу вернуться назад. Там смерть для меня. Ребцентр дал мне очень много знаний, понимание себя, как я тогда думала, понимание своей болезни. И эта фраза, что болезнь даёт много оправданий нам, мне конкретно. Я больна. Относитесь ко мне как к больной, но это только моя проблема. И как у нас в книге написано абсолютно правдиво, это перекликается с моим опытом, что знания мне не помогли. Ребята, я вышла из ребцентра, я походила пару раз на группы, и я думала, что мне нужно найти себе такого спонсора, который ого-го, 20 лет трезвости, самого лучшего, потому что это же для меня, потому что такого алкоголика, как я, нет.

Это мой эгоцентризм. Я самый большой алкоголик, моё горе самое большое, мои проблемы самые большие. И всю жизнь я думала, что мама с папой виноваты в том, что я алкоголик, все вокруг виноваты. Три недели прошло после ребцентра. Для меня это был позор жизни, для моего эго. Но я запиваю опять, ухожу в запой. И коренной перелом в психологии, скорее даже не психологии, а в восприятии реальности и мира, и понимания вообще, что происходит. Я вышла из этого запоя, я была одна в одном из городов Украины, ходила просто по городу. И вы знаете, это сокрушило меня. Я поняла, что не хочу ничего, нет смысла дальше барахтаться. Я раньше тратила силы, знаете, как человек тонет. У меня было такое ощущение, он барахтается, он тратит свои силы, а потом тонет, а я поняла, что мне не стоит больше барахтаться. Все время пыталась удержаться, и я потеряла эту силу, но мне просто стоит сложить руки и пойти на дно, потому что поняла, что нет смысла больше выходить на работу. Поняла, что нет смысла обращаться к мужу. Я поняла, что вообще ни в чем нет смысла, потому что все, что меня интересует, это только выпить.

И в этот момент я сказала себе правду. Но суть была уже в том, что в кайфе кайфа не было. Я пила, и я уже страдала. Если это неуловимое ощущение первой рюмки, у меня его уже не было. Это было просто уже забытие, стащить матрас на нижний этаж. И как темно бывает перед рассветом. В этот момент я сокрушилась, потому что я посмотрела, что люди ходят, кто-то идёт за руку куда-то на свидание, кто-то домой какие-то стройматериалы везёт, кто-то беременный, у кого-то какая-то встреча, собеседование. А я просто ходила, как будто у меня было просто тело, у меня не было души, я её выпила. Я просто выпила себя до дна. В тот момент я зашла в католический монастырь, который был на моём пути. Я сидела, плакала. И, наверное, это была такая исповедь. И когда я поняла, что ни мама, ни папа не виноваты, и у меня такие были глаза по пять копеек. Это я, это я сделала! Я стояла на коленях первый раз в жизни в церкви, и я плакала. У меня сопли текли до пола, и я действительно просила: «Ну, пожалуйста, забери меня, забери меня или сделай что-нибудь». Я просто больше не могла. У меня не было сил даже ходить.

Я пришла домой, мне позвонил мой коллега, он понял, что я сорвалась, а он уже 10 лет в наркоманах выздоравливал. Говорит: «Слушай, у нас есть онлайн-группы, может быть, тебе к нам подсоединиться»? И меня осенило: «Это же есть и алкоголики онлайн». Я пошла в тот же день на группу, я плакала, включила камеру. Я не думала, что приду к алкоголикам, что я такая вся классная, и что вы мне будете рассказывать. Я пришла, говорю: «Ребята, я умираю, помогите, мне нужен спонсор сегодня! Я буду делать все». Я поверила и держалась за это, как за последнюю соломинку. И, честно, моя жизнь изменилась. Мне Бог подарил быстро отмену безумной тяги, мне Бог подарил быстро ощущение любви, причастности, которую я искала с детства к чему-то, либо к кому-то. Во-первых, это к сообществу, к людям. И я помню, ходила целыми днями по этому городу, который терпеть не могу, в наушниках слушала спикерские и говорила: «Если они смогли, и я смогу». Я держалась не за Бога тогда, у меня не было своего понимания Бога, я держалась за людей, за каждого из вас, потому что наше единство — это самое главное, что есть. И я выкарабкалась.

Знаете, какое было у меня первое такое потрясение буквально через где-то дней 12? Я уже занималась со спонсором, ходила по городу, было солнце, я ходила, улыбалась людям, разговаривала с продавцами в магазине, ещё с кем-то, я была приветливой. Звоню спонсору вечером, говорю: «Я не знаю, что сегодня произошло. Люди со мной такие приветливые». Она говорит: «Так, может, ты с ними такой была»? Я говорю: «Да, я разговаривала». А я всегда захожу, типа, ты мне должен, я очень холодный человек. Если меня кто-то видит, он сразу говорит, что я *ука, это до сих пор лицо у меня такое недовольное. И это было первое: «Блин, а если я улыбнусь, как в отражении, оно мне там улыбается». Это было так мощно! Я начала учиться жить заново. И первый год я, конечно, делала все не так, как всегда. Я все спрашивала у спонсора, она мне запрещала просто давать людям деньги, чтобы делать добрые дела, потому что кроме денег, товарно-рыночных отношений, у меня не существовало других, потому что я просто не знала.

Первый год жизни для меня был таким счастьем, потому что я плакала из-за того, что чувствовала себя человеком. Я каждый раз на группе говорила ребятам: «Ребята, я человек, я человек»! Мне не страшно прийти на работу, я не думаю, что мне нужно спрятаться, что меня осуждают, что у меня где-то бутылки, я могу сделать что-то хорошее. Я помню, когда помогла квартиру продать бесплатно, риелтор ко мне обратился, говорит: «Я первый раз вижу в нашем бизнесе человека, который просто помог провести сделку». И они мне дают 300 $. А у меня вообще не было денег в тот момент. Я плачу, звоню спонсору, говорю: «Ты представляешь, я поступила бескорыстно, и мне дали просто так денег». И это были открытия. И это удивительно, что я в 35 лет об этом не знала. Понимаете, мне было очень удобно думать, что жизнь ко мне несправедлива, что родители мои в этом всем виноваты. Но это же классное оправдание, крутое, понимаете? Это было, блин, классно. Они виноваты, а я пью, потому что они. Нет, я пью, потому что я алкоголик, никто не виноват в том, что я такая, и неважно, что было раньше.

Сложно изменить себя, потому что шаги — это такая внутренняя работа над собой. Я ждала всю жизнь, что мои родители попросят у меня прощения, что они поймут, а они не понимают. Знаете Арсения, спикера, он живет в Америке. У него была проблема сексуального насилия, издевательства отца в детстве и мы с ним договорились встретиться, чтобы он мне помог разобраться в этих обидах на родителей. И знаете, настал тот день, когда я сказала, что мне не надо в этом разбираться. Я пыталась разобраться в этом 35 лет. Я больше не хочу в этом разбираться, меня там больше нет. Это было, блин, столько лет назад, я так не хочу, и моя жизнь однозначно поделилась на до и после, потому что я считаю, что выбор есть у меня каждый день. Выбора нет, когда я возьму в руки рюмку, тогда у меня выбора нет. Во всем остальном у меня есть выбор сегодня. Сделать 11 шаг, сегодня пойти на спикерскую. Это моя обязанность. Я никогда не отказываю сообществу, потому что это то, что подарила мне жизнь. Моя обязанность и мой выбор сегодня сказать себе, что я люблю жизнь, я хочу быть счастливой.

Знаете, как уберечь себя от срывов, наверное, это сделать свою жизнь такой, чтобы её бояться потерять. Мне очень повезло, потому что мой опыт прошёл разные этапы: и спорта, и кодировок, и ребцентров. Я понимаю, что мне не поможет ничего. Помочь себе могу только я и Бог. Почему я говорю, я и Бог, потому что без моих действий, без моего желания, потому что это внутренняя работа над собой, она самая сложная. Я очень агрессивная, и я очень эмоциональный человек. Очень мне тяжело контролировать себя. Если я раньше считала это силой какой-то, «я сейчас вам тут всем», сейчас я понимаю, что сила, она в молчании, она в таком тихом наблюдении за тем, что происходит, в доброте сила. Я очень хочу быть добрым человеком. Разбирая свой 6, 7 шаг первый год трезвости, я все время говорила: «Мне не помогает, программа не работает». Потом как-то я была на спикерской и поняла для себя, услышала ответы, что я хочу изменить, избавиться от каких-то своих черт характера, дефектов, как я считаю, для того, чтобы получить что-то.

Пример самый простой: я прихожу на работу чересчур, за троих. Я хочу быть перфекционистом, я хочу делать все идеально. Я сперва очень тихо себя веду на новой работе, а потом, когда добиваюсь какого-то успеха, работаю лучше всех, хотя меня не просят об этом, начинаю тыкать всем носом, самолюбие своё подпитывать. Я начинаю им всем рассказывать, как надо делать. Это на самом деле ужасно. И эта возможность наблюдать за собой со стороны, маленькими шагами меняться — это очень большого стоит. Но не всегда получается, моё выздоровление всегда проходит такими волнами, потому что иногда я отдаляюсь, иногда в какие-то запои ухожу программные, но в книге написано, что единственный способ алкоголику духовно что-то понимать — это работа с другими, пожертвование во имя других своим временем, своей любовью, своим терпением в каких-то моментах, потому что как только я беру новенькую девочку, как только я начинаю с ней опять читать, для меня что-то внутри открывается, Бог мне подсвечивает моё, где я должна, где я могу сегодня вырасти духовно.

И, конечно, духовный опыт. Я далеко не духовный человек, абсолютно нет. Если брать, например, мои первые полтора года, наверное, мне казалось, что я духовная, потому что не пью, потому что хожу на группы. И я ещё всем рассказывала, что вы не духовные: «Ага, ты говоришь, ты в Бога веришь, а ты такая овечка, ты поступаешь не так». А сейчас я понимаю, что до духовности мне очень далеко, это самый лучший срез моей духовности. Это посмотреть на мои отношения, например, с моей свекровью, которую я просто терпеть не могу и ничего не могу с этим сделать. Здесь, конечно, применять эти принципы во всех своих делах. Попробовать нужно и потом посмотреть, насколько я духовная, потому что я всегда знаю, кому и как нужно поступать, но за собой следить я забываю.

По поводу, например, каких-то обид, что я могу сказать? Конечно, у меня всегда ожидания от людей, и до сих пор у меня есть очень большая привязка к людям. Люди — это просто люди. У меня, наверное, какая-то соза по отношению ко всем, потому что запрос на любовь, который я не получила в детстве, такой, какой я хотела, он у меня до сих пор есть. И в каждом человеке я ищу что-то такое, эдакое, я начинаю сразу привязывать. Я собственница, не могу дружить толпой. Если моя подружка с кем-то начинает дружить, то это просто враг народа. И эти все этапы, конечно, я сейчас прохожу, потому что только учусь жить. Эти три года жизни, которые подарил мне Бог — это абсолютно новое, мы строим новое здание. Мозг, конечно, подкидывает каждый день мои старые щелчки, автоматы, которые я выдаю. Но не знаю, в этом, наверное, есть такой кайф, исследовать себя. И духовный рост сейчас для меня — это когда что-то отваливается, не тогда, когда я что-то узнаю, а когда я лишаюсь, когда я лишаюсь части гордыни, когда где-то могу признать чью-то правоту, когда я позволяю кому-то оказаться правым, хотя он не прав, или не бежать, не доказывать, потому что я «якалка» абсолютная. Я пытаюсь не подсасываться к людям сейчас, а понимать, что это просто люди, у нас могут быть какие-то общие интересы, что они мне ничего не должны.

У меня очень большая проблема общения с людьми. Перфекционизм в этих отношениях зашкаливает. Я требую от людей много, думаю, что я им могу дать много как подружка, но не всем это нужно. Например, люди смотрят, думаешь: «А что ты так стараешься ради меня»? Я вроде бы бескорыстно людям хочу помочь, а потом: «вы такие все». Это четвертое измерение бытия, меня недавно спросили, что это? Это конечно, ответка от Бога на мои изменения, когда я от чего-то отказываюсь, когда я что-то делаю тихонечкое, маленькое, потому что духовные вещи какие-то, они очень тихие, маленькие. Когда никто не видит. Мне легко говорить, я работаю в доме престарелых, здесь, в США. Знаете, у нас делятся 50 на 50. Я работаю в одной части здания, а кто-то работает в другой части здания. И когда пациенту нужна какая-то помощь, но это не мой пациент, я имею право туда не ходить, но я себе часто говорю себе: «Ира, ты сейчас действуешь от чего? От Бога или нет? Пойди и сделай. Если ты хочешь быть духовной, что, тебе тяжело»? Какие-то такие вещи, а их настолько много в жизни. А что я должен? И моё эго, моя болезнь начинается с тех моментов, когда мне что-то не дали, тут несправедливо, а я работаю больше всех, а эта бабка надоела и тому подобное.

Сейчас очень такой хороший инструмент для меня работает, возможно, кому-то пригодится. Я всегда задаю себе вопрос: я действую или от любви или от страха. Очень просто делить на два момента. Мне или страшно, я боюсь каких-то моментов, или я действую в состоянии любви, что мной руководит. И по поводу страха хочу сказать. Недавно для меня открылось такое. Все люди боятся смерти. У нас инстинкт заложен. И в основном, когда мы чего-то боимся, мы всегда боимся смерти, например, смерть моего образа какого-то, если я сейчас потеряю работу, я этого очень боюсь, образно говоря, я боюсь потерять этот образ, иметь, например, такой доход. У меня есть какой-то определённый образ мамы, я его боюсь потерять, если мой ребёнок со мной перестанет общаться, или образ хорошей дочки. И когда я себе говорю, что я есть, неважно, что вокруг меня, в каком месте я нахожусь, в какой стране нахожусь, на какой работе я работаю, я есть, я человек, я живу, со мной, Бог. Просто меняются обстоятельства. И это мне очень помогает возвращаться в здесь и сейчас.

Вопрос: есть ли у тебя подопечные и какой опыт в служении?

Ответ: у меня есть подопечные, двое из них сейчас на собрании. У меня всегда были подопечные, как только я сделала три «девятки», я активна на группах, хожу на разные. На белорусской даже служила. Я ведущая и полтора года на своей украинской группе спикерхантер. У меня четыре подспонсорных. Последний год постоянно четыре, одна ушла и четвертая вернулась. Я взяла в полтора года первую подспонсорную, она у меня сейчас самая старшая. Новенькая есть, год и два, она сейчас третий месяц идёт. У нас четыре человека. Я много спикерю, хотя я не очень люблю это делать, я всегда очень нервничаю. У меня потом какой-то отходняк эмоциональный после этого. Очень люблю каждого алкоголика. Как Билл пишет, что «я лежал в больнице и думал о тех, кому мы можем помочь, и те, кому я помогу, смогут помочь другим». Поэтому я не знаю, нет ничего, что может порушить мою любовь к алкоголикам по всему миру. Я обязана помогать и делиться своим опытом.

Вопрос: были ли эмоциональные срывы, где ничего не хочется и не понимаешь, что с этим делать?

Ответ: были у меня эмоциональные срывы, но это был срыв, когда я бросила курить. Гордыня мне моя помогла бросить курить. Я курила курилки. Это была страшная зависимость. Третьего марта у меня был год, как я не курю. Полгода я просила у Бога готовности, но я максимум могла выдержать 3-4 часа. Пошла на анонимные курильщики, мне там один из спонсоров, сказал, что я должна ходить только на наши собрания, он какую-то мне жесткую программу придумал. Я нахожусь в эмиграции, очень много работаю, у меня практически нет выходных. Плюс у меня подспонсорные, служение на алкоголиках. И я такая думаю: «Ах ты». Моё эго, гордыня… Знаете, Бог эго создал, оно очень помогает иногда даже не сорваться: «Что подумают про меня в сообществе, если я сорвусь». Поэтому важно, очень важно быть активным, чтобы один из таких корней, которые нужно пустить. И, возможно, это поможет когда-то.

И я сказала сама себе: «Ах, так»! Он говорит: «Не, я с тобой работать не буду, если ты мне свои условия ставишь». Я на кулаках бросила, но мне было настолько плохо, ребята, как мне не было плохо никогда. Я била руль в машине, ехала, кричала: «Что ты от меня хочешь, Бог»? Я плакала, не могла общаться ни с анонимными, ни с кем. Я записывала голосовые. У меня девочка есть в Марбелье, моя анонимная, и у неё был опыт зависимости от героина. Я ей рассказываю, она говорит: «Такие же ломки у меня были от героина». Она была в шоке. Я ей рассказываю, она говорит, что один в один. Это было ужасное состояние, я всех ненавидела. Я кричала мужу. Если бы он мне тогда сказал: «Короче, отстань, иди, купи эту курилку». Я бы это сделала, но моё это «нет, я все-таки это сделаю». А когда 3-4 день мне не легчает, я думаю, «ну я же за три дня продержалась». Я не знаю, как я не сорвалась тогда эмоционально. Моя спонсор мне говорила: «Иди кури, потому что ты выпьешь». Я такая говорю себе: «Блин, если я сейчас так легко закурю, так я точно также легко могу выпить».

Меня колбасило очень долго. Мне помог Олег американец, один из наших анонимных, очень близких мне людей. Он сказал мне, что это нормально. Тебя ещё полгода будет колбасить, а у него Скат Ли спонсор. Говорит: «Нам Скат говорил, что шесть месяцев будет колбасить». Я же ещё в это время пыталась не жрать, чтобы не поправиться. То есть, я все на себя взвалила, плюс много работала. Вы знаете, в тот день, когда он мне сказал, что все окей, это нормально, меня попустило, но что я делала в эти дни? Я просто терпела, плакала, терпела, очень много молилась. Я просто иногда говорила: «Господи, помоги мне, господи, помоги мне». Иногда я просто хожу и как дебил повторяю эти слова, я плачу и терплю. Это называется готовность, наверное.

Был ещё такой момент. У меня очень сильные мигрени, и мне ничего не помогает с этими мигренями. Это такая адская головная боль. И раньше я всегда пила алкоголь, и здесь, уже в Америке, у меня когда-то была настолько сильная головная боль, я сходила сума. И у меня дома был алкоголь, и у меня эта навязчивая картинка, как я этот стакан уже подношу. Я пошла, просто легла на пол от боли. Я плакала и говорила: «Господи, пускай инсульт, мне все равно, делай что хочешь, хоть гром меня тут разразит, только не выпить». Для меня этот коренной перелом какой-то, что с Богом, я переживу все. Вот я просто должна подождать, все будет и будет награда. Я не это все пережила, но это было страшно. Я иногда смотрела на себя, ему даже говорила: «За что мне это все? Что ты ещё хочешь»? Я плакала, я орала в зеркало на него, и мне казалось, что из меня какие-то демоны лезут. Я просто терплю, я терплю, потому что я знаю, что мне нельзя назад. Вот и все.

Вопрос: поделись опытом 10, 11 шагов.

Ответ: останавливаться не всегда получается, потому что 10 шаг, я должна остановиться и спросить у Бога правильные мысли или решения. Я стараюсь всегда. Знаете, если брать 11, переходящий, наверное, в 10, смешивать их, я рекомендую своим подспонсорным и сама стараюсь не забывать так делать. С утра прожить наперёд свой день, потому что я уже себя знаю хорошо. Я, например, знаю, что ду на работу. Работа у меня эмоционально очень сложная. И когда я работаю много, мне легко сорваться. Я стараюсь, во-первых, конечно же, посылать любовь — самый стандартный вариант. И наперёд продумать те ситуации, в которых меня может тригернуть. Если встречаюсь с людьми, которые меня могут тригернуть, я прошу Бога в этот момент позволить мне остановиться. Я заранее пытаюсь изменить свою реакцию. Если я знаю, что могу как-то отреагировать, я стараюсь прожить наперёд её позитивно, и это мне помогает в тот момент, когда он наступит, помнить утреннее проживание, это меня немножко тормозит.

Во-вторых, например, когда я еду на работу, я прямо перед работой стараюсь помолиться за то, чтобы настроиться на то, чтобы любить этих людей, стариков на работе. Это очень тяжело. Я вам серьёзно говорю, это дурдом «веселка», им по 90 лет. Мало того, что это физически сложно, но иногда у меня такие приступы агрессии, мне просто страшно становится, мне мысли приходят их убить, просто подушкой накрыть. Я клянусь вам. Действительно такая есть ситуация. Чтобы её не было, это реально работает. Я иногда прихожу в плохом состоянии, я прошу Бога, говорю: «Боже, мне все равно, что там у меня в голове, но я буду сейчас очень вредить им. Ради людей измени вот это все».

И у меня был случай, который я часто рассказываю. К нам музыканты приехали, этим старикам играли на инструментах, волонтёры это делают. И сидит одна женщина и плачет, у неё какие-то воспоминания с этой песни. Я подошла, её обняла, разделить с ней её слезы. И моя душа сразу любовью наполнилась, потому что любовью меня может наполнить только Бог. Это четвертое измерение бытия, о котором мы говорим. Я могу что-то сделать такое, но мне нужно открыть своё сердце, чтобы Бог это смог сделать, я должна его попросить. Я действительно начинаю благодарить, что я в безопасности, что я в Америке. Я так мечтала про эту работу. Я тяжело училась, потому что язык у меня, что я тут ни в чем не нуждаюсь. Я начинаю молиться, и тут подходят какие-то родственники, благодарят меня, что я за их бабушками, дедушками смотрю, кто-то из пациентов меня обнимет, эти старики, и сразу в душе становится хорошо.

Если меня, конечно, уже сильно колбасит, есть такой инструмент у меня, я записываю голосовое, потому что многие мои на европейском континенте. И могу просто даже сказать: «Не слушай это». Но в основном мне очень нравится фраза старичков, что раньше не было у нас интернета, не было телефонов, мы сейчас все звоним спонсорам, у нас куча советчиков, а раньше был единственный наш советчик — это Бог, и в моменте остановиться и просто сказать «стоп». Я, кстати, учусь отслеживать свою голову и говорить ей «нет, остановись, остановись, пожалуйста». И вчера мне подспонсорная такую классную фразу сказала: «Я есть, и у меня есть мозг. Не у мозга есть я, и он управляет мной, как он хочет». Я очень стараюсь отслеживать. И я понимаю: «Так, тебя сейчас несет. Все, остановись».

Вчера меня очень сильно бесила девочка, но я говорю: «Закрой свой рот. Все». Как бы там не было, молчание всегда лучше для меня. Переждать. И попускает. Я же не вылечилась от своей болезни. В общем, все как-то, мне кажется, в моменте должно быть, как и третий шаг или 11, его нельзя сделать 11 с утра. А Бог должен быть всегда. Если только я слышу в себе недовольство, мне нужен Бог, а недовольство у меня 24 часа в сутки. Я открыла глаза и недовольство. Как и третий шаг, его нельзя не сделать. Мы его сделаем со спонсором, читаем на коленях. И каждый день я должна в каждой ситуации препоручать, всегда анализ какой-то, внутренняя работа над собой.

Вопрос: проходила ли ты вебинар Коли голубей группа АА «Феникс», Киев?

Ответ: нет, я не проходила никакие вебинары. Только традиции проходила здесь с Сашей из Америки. Вот и все. У меня было два спонсора. Кстати, да, и шаги я проходила с двумя спонсорами. У меня спонсор сейчас уже последние два с половиной года, полгода была одна спонсор. Кстати, мне очень нравятся его молодые спикерские. Обожаю. И мои девочки, которые молоденькие, по 25 лет, например, я люблю Валю Новикову, такую тяжёлую артиллерию. А девочкам помоложе Колю закидываю, им очень нравятся его молодые выступления.

Вопрос: была ли ты не согласна со своим наставником, сомневалась ли ты в правильности построения общения с поднаставными?

Ответ: всегда я не согласна со своим спонсором, потому что спонсор мне говорит правду, а правду я знать о себе не хочу. Я очень много спорила со своим спонсором, говорила: «Ты меня не понимаешь». Но через два дня или через три до меня доходило. Сейчас вообще не спорю со спонсором. Я знаю, что она всегда права. Если мне это не нравится, то она особенно права. У меня просто очень мудрый спонсор, она лишнего мне не говорит, она мне вообще не говорит, что делать. Она меня так нежно с любовью отпускает. И если меня что-то не устраивает, то я всегда стараюсь разобраться, почему. Разные бывают отношения. Мне повезло со спонсорами, я их не выбирала, ни первого, ни второго.

Подопечные — это такой тоже момент. Я учусь них, потому что первые мои подопечные — это я просто как мамка, квочка, наседка, и от меня зависит их трезвость. И не дай Бог, она скажет, что хочется выпить, я уже должна отправить, звонить в её городе, кто там есть, пусть к ней домой едут и спасают её. Она мне говорит: «Ты шо, куку? Я просто сказала, что у меня мысли про алкоголь появились». И мне было больно. Иногда, конечно, я на эмоции могу какие-то выйти, поругать, и мне моя подспонсорная говорит: «Ты че мне тут рассказываешь? Ты че со мной в таком тоне»? И мне больно было. Иногда меня душила эта боль. Потому что у меня есть ожидания, что мне будут благодарны, наверное. Но благодаря этому опыту и мудрости моих подспонсорных, они от меня сами не уходят, потому что я сразу: «Иди, если тебе, что-то не нравится, иди. Станешь спонсором, я на тебя посмотрю». У моих подспонсорных хватает мудрости остаться со мной.

И я сейчас, благодаря моим подспонсорным, стала давать им шанс делать свои ошибки, набираться своего опыта. И стараюсь, как пожарный приезжать на пожары. Мы все учимся здесь, мы всего лишь алкоголики, но я очень скучаю по новым девочкам. И сейчас, конечно, особенно если приучать подспонсорных постоянно быть на связи, потом очень сложно, потому что хочется взять новеньких, нужно брать новеньких, а старенькие сами должным брать новеньких, сами пользоваться теми инструментами, иметь доверенных людей, потому что машина должна ехать дальше. Мне очень понравилась фраза, что программа, как поезд. Кто я сегодня: проводник или пассажир? Пассажир рано или поздно выйдет, а проводник всегда принесёт чай, довезёт, проверит твой билет. Я хочу быть проводником. Я не хочу выходить из этого поезда и надеюсь, что мои подспонсорные тоже станут проводниками.

Вопрос: какая твоя Высшая сила? Научилась ли ты доверять Богу на 100%?

Ответ: это самое главное в программе. И, пройдя шаги, я должна продолжать искать Бога. Есть у нас в Америке один классный программный очень человек, очень много лет трезвый. Его фраза, я её для себя оставила, что если я не найду Бога, мне пи*дец, если я не буду продолжать искать его. Моя трезвость зависит от него по факту. Мой Бог, я люблю говорить, что я дочка мэра. Я дочка мэра. Бог — это мэр, если я дочка мэра, то в этом городе все для меня. Так как я очень раненый человек, обидчивый, я ищу во всех людях только плохое, потому что я привыкла защищаться, у меня радар стоит. Я очень хочу научиться и стараюсь делать это, стараюсь видеть в людях хорошее, видеть добро. Так как я дочка мэра, то в этом городе все для меня в этой жизни. В этой жизни много добра для меня, в этой жизни для меня деньги — это тоже от Бога, в этой возможности, но если я дочка Бога на этой земле, и для меня здесь открыты все двери, то я должна его не опозорить. Если я кому-то говорю про Бога, то соответствовать тому, что я в него верю.

И мне очень нравится, как Скат Ли говорит про Высшие силы. Я для себя тоже это переняла, что мой Бог хочет меня любить, он не просто меня любит, он хочет меня любить. Мой Бог хочет меня прощать, мой Бог меня как ребенка оберегает и ведёт. Поэтому мой Бог такой. Не доверять Богу у меня нет права, потому что очень-очень много чудес было в жизни. И мне очень помогла моя спонсор, даже «пятёрку», когда я делала, у меня была ситуация, когда я с наркотиками в 18 лет попала в милицию. И была очень такая неприятная ситуация. Я думаю: «Блин, почему со мной вечно какая-то фигня случается»? Я так себя корила всю жизнь я жила в этом страхе, что со мной это произошло. И это след оставило на моей биографии, не буду вдаваться в подробности. И я думала: «Блин, ну почему всем все позволено, мне постоянно какая-то херня, мне постоянно прилетает». И когда я «пятёрку» сдавала, она говорит: «Видишь, как Бог тебя тогда уберёг». Потому что если бы не та ситуация, я бы была в тюрьме 100%, то есть, меня на первом случае, в котором мы решили с друзьями побаловаться, остановил Бог.

Делая второй, третий шаг, я увидела все, потому что, честно, мне не хватило бы спикерской рассказать, из каких с*ак я оставалась живой, там, где я не должна была остаться живой. И Бог меня оставил на этом свете для чего-то. Сейчас у меня, наверное, нет такого страха, что я умру или что-то случится, потому что я знаю, что если бы я должна была умереть, это случилось бы давным-давно. И насколько он вовремя подготовил меня к трезвости, насколько я была готова, как он меня просто перевёз сюда, в Америку. Если бы я пила, мы бы сюда никогда в жизни не переехали. И насколько я была к этому готова. Он мне подарил по факту новую жизнь. Я переехала в штаты, когда мне было 9 месяцев, и меня здесь никто не знает. У меня здесь есть возможность начать все с нуля, построить себе какую-то карьеру, выучиться, наконец-то закончить институт, не институт, я тут в колледже немножко училась. Потому что я не заканчивала ни один институт, куда я поступала, потому что я все время была в употреблении, мне не до этого было.

Выстроить какие-то совершенно новые связи, что-то такое. Мне Бог это подарил, это абсолютный подарок для меня. Я вообще не сетую на Бога. Но я чётко понимаю, что есть определённое правило, которое я должна принять в моём в этом коренном переломе психологии, потому что я не могу себе позволить жить так, как жила раньше, я не могу позволить себе манипулировать, обманывать, потому что я сойду с ума, я больная на голову, действительно. Приняв Бога, потому что я могу говорить сколько угодно, что верю в Бога, но только мои действия говорят о том, верю я в него или нет. Только мои действия, потому что если я буду ходить, обманывать, мужу изменять, манипулировать, пускать сплетни. Сейчас у меня такое задание самой для себя: не думать и не говорить плохо о людях. Я всем сразу вешаю ярлыки, у меня все плохие, со мной кто-то разговаривает о человеке, а я начинаю сразу плохо. Почему я говорю, что духовный рост — это когда что-то от меня отваливается, я должна это убрать и постепенно больше, больше.

Если в начале я: «Боже, я не пью, я не изменяю мужу, я например, не обманываю на работе, я все денежки вношу в агентство, ничего себе на левое не беру, я честно работаю, то потом я должна увеличивать эту резистентность. И таким образом мои отношения с Богом строятся. То есть, это не только то, что он мне должен теперь помогать. Бог — это опора, потому что я считаю, что моя вера проявляется во всех ситуациях. Не только тогда, когда мне хорошо, а когда мне плохо, тогда и проявляется вера в Бога. Потому что финансы отошли, конечно, на второй план. Я очень люблю деньги, это хорошо иметь деньги. Но у меня больше нет опоры в деньгах, потому что я знаю, что ничего не будет для меня важно, если у меня не будет Бога и трезвости. Поэтому Бог у меня самый лучший. Тут вопросы ко мне больше, как я к нему отношусь, по моим поступкам. А Бог настолько меня любит, что я не знаю даже. Мне не нужна больше какая-то другая большая любовь, потому что он, наверное, смог мне заменить эту недостачу.

Вопрос: мне хочется всегда выглядеть хорошей, особенно в глазах спонсора. Знаю, что главное честность, но иногда думаю, стоит ли говорить то или другое спонсору, потому что боюсь, что она может быть мной недовольна. Как с этим быть? Как быть честной?

Ответ: этот вопрос касается абсолютно каждого, и меня в том числе. У меня вчера была ситуация на работе, я в абсолютно очень классном состоянии, я была на группе, высказывалась, занималась с подспонсорной, мы читали книгу, мы общались, я помедитировала. Приезжаю на работу, все у меня супер. И тут просто случается ситуация, которая меня не устраивает, она пошла не по-моему плану, и я просто как хлопну пациентке по с*аке. Я этого даже не осознаю. И тут я такая думаю: «Мне нужно вечером написать спонсору. А зачем мне это рассказывать»? Конечно, у меня голова скажет: «Зачем мне это рассказывать»? Мне обязательно нужно это проговорить, потому что все, что происходит, остаётся в моей голове. Если я говорю: «Да ничего страшного, я просто это стираю у себя с памяти. А я такая хорошая, сделала то, то, то, то, то, то. Моё выздоровление нужно только мне, и я обязана делать такие вещи. Честность, она же не может включиться по какому-то щелчку здесь, в голове. Каждый день, у меня есть только один день, я не могу намолить себе честность тремя годами ранее, я сегодня должна что-то для этого делать.

Есть такие для меня правила, я люблю прописать. И когда есть инструкция, чтобы не было, знаете, серых цветов. Есть чёрное и белое. Это делать мне можно, а это нельзя. И точно также инструкция. Если я делаю, я должна быть честной на 100% со своим спонсором, например, потому что мне будет плохо. Если я что то где-то затаю… Сегодня я такую штучку спрячу, а завтра я спрячу штучку побольше, а послезавтра я спрячу слона, и моя резистентность к плохим вещам увеличивается, и потом я не замечу, как это будет уже такой огромный ком. Во-вторых, анализировать надо меньше, а надо просто делать. Закрыть глаза и сказать или записать ей голосовое. Я это сделала. И тогда я как будто признаю это перед самой собой, когда я это проговариваю кому-то.

Почему исповедь такая полезная, когда мы кому-то признаемся? Когда я говорю это ртом, то понимаю, что со мной случилось. Да, я могу помолиться. Я вчера молилась, я так раскаялась, говорю: «Господи, какая я тварь». Но я это сделала, я даже не поняла, как я это сделала. Это просто такой инстинкт произошёл, но это произошло. Я рассказала спонсору. Конечно, мне хочется это все скрыть. А самоценность, знаете, как она приходит, когда чужое мнение становится не таким важным, когда я делаю много чего в этой жизни, много действий, когда я добиваюсь чего-то, чего мне не хочется делать, например, когда я иду учиться. Мне очень сложно, я преодолеваю эти трудности, я получила образование, я пошла, помогла, взяла подспонсорных, я какие-то вещи делаю. Моя жизнь активна, я приношу вклад какой-то в эту жизнь, и постепенно понимаю, кто я, потому что время должно проходить какое-то. За 20 лет употребления пару лет не изменят этого все.

Конечно, я зависима от мнения другого человека, но они имеют на это право, но это опять-таки, что касается спонсора. Не знаю, я не хочу быть хорошей со своим спонсором, она меня прекрасно знает. И это только мои мысли, что она обо мне думает. Она совсем по-другому думает. И я всегда думала, что я такая плохая, такая плохая, Боже, что хуже меня нет. Я когда сдавала «пятёрку», она такая: «Тю, это все»? Я говорю: «Нет, слушай, не может быть такого, что это все не так-то и плохо». Я когда проговорила ей это все. Я говорю: «Давай, короче, я возьму ещё пару дней, я подумаю». Я ничего не придумала больше, что ей рассказать, понимаете? То есть, надо проговорить, понять, откуда растут ноги, страх. И спонсор, я не думаю, что его бояться надо. Задать себе вопрос: «Чего я боюсь»? И поговорить со спонсором об этом. Спонсор такой же алкоголик. Я не знаю, есть ли у тебя подспонсорные, но когда ты возьмёшь подспонсорных, ты поймёшь, наверное, немножко по-другому, что спонсор не думает о тебе круглосуточно, ей вообще все равно, что ты ей будешь говорить. Вот и все. Ей плевать, что ты там творишь в своей жизни.